«Дальше ее расспрашивать об отеле бесполезно, – понял Лаптев. – Перейдем к конкретике».
На столе зазвонил телефон.
– Андрей Николаевич! – раздался в трубке голос Блинова. – На меня уже в управлении с подозрением смотрят, не поймут, почему я кабинета лишился.
– Возвращайся! – разрешил Лаптев. – Софья, ты не будешь возражать, если мой молодой коллега поприсутствует при нашей беседе? Нет? Ну вот и хорошо. Давай вспомним 31 мая. Ты пошла в школу на консультацию. Во сколько это было?
– Консультация началась в девять часов. Закончилась примерно через два часа. Потом я поболтала с подружками и поехала в «Супер Плазу». Юра предупредил, чтобы до 12.00 я не приезжала, так как у него будет очень важная встреча с покупателем КБО.
Вошел Блинов, сел за свой стол, открыл ежедневник и стал внимательно его изучать.
– Софья, зачем Юрию Николаевичу продавать свою долю в КБО? – спросил Лаптев. – Арендная плата – стабильный источник дохода.
– Мы же хотели на Кипр уехать, – с сожалением призналась девушка. – Юра думал здесь все продать и начать новый бизнес за границей. Я должна была поступить в институт, отучиться первый семестр и перевестись на заочное отделение. В январе мы собирались выехать на постоянное место жительства в Лимассол.
– Не жалко было с родителями расставаться?
– Нисколечко! Только вы им об этом не говорите. Мне придется к ним возвращаться. Начнут припоминать, что я говорила и что не так делала.
– Софья, ты меня окончательно запутала! – по-дружески признался Лаптев. – Ты в мае уже не с родителями жила?
– Когда как. Иногда по несколько дней, когда Юра был занят, я одна в квартире ночевала, иногда вместе с ним. Нам скрывать было нечего. Все знали, что мы собираемся пожениться.
– Все – это кто? Учителя в школе знали?
– Нет, конечно! Знакомые Юры знали, мои родители.
– Вернемся к «Супер Плазе». Ты приехала. Что дальше?
– У меня был свой чип от лифта. Юра мне давно его сделал, еще в начале весны. Я поднялась на восьмой этаж, открыла дверь в кабинет, увидела его и завизжала. Дальнейшее я плохо помню, только фрагментами. Пришел охранник и говорит: «Это ты его убила!» На столе, прямо перед Юрой, лежал маленький пистолет, крохотный, как игрушечный, а портрета не было.
– Чьего портрета, твоего? – между делом уточнил Лаптев.
– Нет, этого… мужика усатого в форме. Саддама Хусейна. Его несколько лет назад казнили, а портрет был с дарственной надписью. Не верите? Честно вам говорю: портрет сам Саддам Хусейн подписал, и с тех пор он стал стоить огромных денег. Вернее, не сразу, как он его подписал, стал стоить миллионы, а потом, после его смерти. Юра узнавал, сколько такой портрет может стоить сейчас, если его продать на аукционе в Лондоне. Ему пришел ответ, что стартовая цена будет два миллиона долларов, а окончательная – миллиона три, не меньше. Я сама читала этот ответ, он у Юры в сейфе хранился. Портрет тоже там был, но Юра его сразу же доставал, как в офис приходил.
– Ответ из Лондона был на русском языке?
Многолетняя выдержка позволила Лаптеву сохранять спокойствие и невозмутимость. Стоит фотография покойного диктатора три миллиона американских денег, и что с того? Мало ли поклонников Саддама Хусейна на Ближнем Востоке живет? Ребята там денежные, у каждого второго своя нефтяная вышка есть, почему бы за фотку любимого президента месячный доход не пожертвовать?
– Ответ был на английском языке, на бумаге с гербом, печатью. Юра получил его по почте, сделал перевод, заверил у нотариуса и хранил в сейфе.
– Чего еще не хватало в кабинете? – осторожно спросил Андрей Николаевич.
– Второго сотового телефона и ноутбука. У Юры было два телефона. Один – для всех, а по второму могли звонить только я и его самые близкие друзья. Я после консультации послала Юре СМС, что освободилась, но мне в ответ пришло сообщение, что СМС не доставлено. Первый телефон лежал на столе, а второй исчез, хотя Юра всегда держал его под рукой.
– Ноутбук постоянно был на столе? Юрий Николаевич не прятал его в сейф?
– Юра его с собой всегда возил. Даже на Новый год с собой взял. На курорте после обеда я спала, а он общался по интернету с деловыми партнерами.
Софья помолчала, вспоминая тот ужасный день. Лаптев не торопил ее, Блинов вовсе не интересовался разговором. Он внимательнейшим образом читал план работы на текущий день.
– Когда я вошла, – продолжила девушка, – мне показалось, что в кабинете очень жарко. На улице была жара, в кабинете тоже. Юра в такую погоду кондиционер на полную мощь включал, а тут не стал почему-то. Кабинет был не закрыт. Юра никогда не закрывал его, если работал. Когда приходила я, мы иногда закрывались, но это было редко. Юра сидел в кресле в белой рубашке, на груди – огромное кровавое пятно. Голова свесилась набок, рот открыт, язык видно. Я с первого взгляда поняла, что его убили, и даже подходить не стала, испугалась. Потом мне показалось, что он пошевелился, и я закричала. Пришел охранник, забрал со стола пистолет и стал меня расспрашивать, зачем я застрелила Юру. Я хотела ответить, но не могла – язык перестал слушаться, прирос к нёбу. Приехала скорая помощь, мне поставили укол, и я поплыла, перестала понимать, что вокруг происходит. Потом, когда очнулась, увидела маму. Она отвезла меня домой. В воскресенье приехал следователь, записал показания, потом меня вызвали вы.