Михаил вернулся, и беседа продолжилась. На этот раз речь пошла об отечественных машинах. После двух коктейлей он вновь коснулся диванной темы:
— … в конце концов, я мужик, это платоническое прозябание не для меня…
Красный, будто вынырнувший из кипятка, он раздраженно говорил те слова, с которыми, в конце концов, обращаются к некоторым женщинам, когда говорить с ними не о чем, нежничать с ними скучно, а переходить к существенному они не хотят.
При этих словах его лицо выражало наивную важность и несколько ребячливую гордость, и Маша посмотрела на него с сочувствием и состраданием, как смотрят на подопытных собак и на непризнанных гениев.
— … Очень много текста, — бесстрастно прервала она его.
Обменявшись с Андреем заговорщическими взглядами, тихо добавила:
— …Сходи, покури, если волнуешься, или выпей…
Следующий час этого вечера напоминал просмотр бездарного кинофильма, в котором неумелый актер безбожно врет, натужно выступает, пытаясь вжиться в роль. Михаил поочередно примерял на себя то образ нежного влюбленного, то крутого мужика, то хозяина, недовольного инвестициями, от которых нет отдачи.
Чувствуя себя лишним, Андрей хотел было удалиться, но Маша бросила на него такой красноречивый взгляд, что он был вынужден сесть обратно на свой стул.
Ему всё опротивело, но, притворяясь безучастным, он развлекал гостей веселыми рассказами и анекдотами. Магнитофон давно замолк, но Андрей не торопился ставить новую кассету. Почему? Потому, — поймал он себя на мысли, — что ждал неизбежного конца этой драмы. Всматриваясь в тонкое, большеглазое Машино личико, он видел в нем то же самое — ожидание. Спокойное ожидание охотника, понимавшего, что зверь загнан, и торопиться ни к чему.
…Михаил заснул прямо за столом, и Андрей не без труда перенес его габаритное тело на диван.
Они вышли из комнаты, не сговариваясь. Пошли по узкому коридору, их руки при этом соприкасались. Он почувствовал её опьяняющий запах, и кровь прилила к его лицу. Но в последнюю секунду он вдруг передумал, и повел её не в свою комнату, а в отцовский кабинет.
Там царил интимный полумрак — как раз подходящее освещение для того, что они задумали, и о чем договорились при помощи двух взглядов и одного кивка. Но он включил свет и нарушил установленную договоренность. Она это поняла, и, забравшись с ногами в кресло, села съежившись, как кошка перед прыжком.
— Это книги твоего отца? — спросила она, кивнув в сторону полок, занимавших целую стену, от пола до потолка.
— Да.
— И он их все прочитал?
— А ты думаешь, в кого я такой умный?! — улыбнулся Андрей.
Обитель книг огласилась веселым смехом. Маша стала выглядеть более непринужденно. Она уже сидела, закинув ногу на ногу.
Они немного поговорили об учебе. Стараясь выглядеть как можно более бесстрастным, Андрей сообщил Маше, что постелет ей тут, в отцовском кабинете. Она молчала, и он, натягивая наволочку на подушку, стал рассказывать очередной смешной случай.
— … Дубов — он из Молдавии, его фамилия у нас, как единица тупости. Мы говорим — это два дуба, а это тупо, как три дуба, и так далее. Одним словом, это реальный дуб, образцово-показательный дуб, дуб из дубов. Недавно мы сидим на занятии, а Дубову приспичило, и он спросил соседа, как зовут преподавателя. Сосед перед этим читал автомобильный журнал, и решил подшутить. Записывай, говорит он, а то забудешь: Ягуаров Лев Леопардович. Дубов старательно записал все в блокнот, повторил про себя для надежности, и стал тянуть руку. Все, кто слышал, сидели, еле сдерживая смех — неужели этот придурок повёлся? Преподаватель обратил внимание на Дубова и спросил, что ему нужно. «Лев Леопардович», — неуверенно произнес он, и тут все засмеялись. Преподаватель невозмутимо посмотрел на Дубова поверх очков и спросил, кого тот называет Львом Леопардовичем. Все притихли. И тогда Дубов, набрав в легкие побольше воздуха, сказал уже смелее: «Вы же Лев Леопардович. У меня так записано: Ягуаров Лев Леопардович. Вот я и спрашиваю: Лев Леопардович, можно мне выйти в туалет?» Тут все полегли со смеху. Даже преподаватель улыбнулся. Он сказал: — Идите, голубчик, но после занятия останетесь. Поговорим о зоологии.
Закончив рассказ, Андрей посмотрел на Машу. Да, он снова заслужил её смех.
Он достал из шкафа одеяло и аккуратно положил на кровать:
— Все готово. Прошу. Ванная и туалет по коридору направо, телефон — на столе. Что еще…
Маша встала с кресла и томно потянулась. Взгляд Андрея снова скользнул по её груди.
— Ты такой заботливый. Волшебство, мечта любой девушки, — услышал он её неестественно-развязный голос.
Беспомощно улыбаясь, он стоял молча, борясь с желанием.
Она присела на письменный стол, и повернулась к окну:
— Институт через дорогу. Удобно. С утра можно выспаться. Торопиться не надо, одна минута — и ты в аудитории. Ты поэтому пошел в медицинский?
«Знаю я эти штучки», — подумал Андрей и что-то невнятно пробормотал в ответ, продолжая глупо улыбаться.
Поняв, что её игру не поддерживают, Маша опустилась в кресло, показывая своим видом, что разговор окончен.
«А может?…» — промелькнуло у Андрея в голове. Он мягко улыбнулся, обнажив красивые белые зубы, стараясь в свою улыбку вложить максимум обаяния. Когда заговорил, в его голосе зазвучали ласковые и дружелюбные нотки, как будто перед ним была не едва знакомая девушка, а горячо любимая сестра:
— Извини, если что не так… Располагайся с комфортом… Пульт от телевизора…
Взгляд его забегал по комнате.
— … В общем, не стесняйся… Если не хочешь утром с ним встречаться, — кивок в сторону комнаты, в которой спал Михаил, — я тебя провожу.
Маша немного покраснела, она была озадачена и смущена. Увидев, что попал в «десятку», Андрей неожиданно растерялся: Михаил не был лучшим другом, — всего-навсего «нужный человек», — но он был гость.
— Раньше под окнами ночь напролёт шумели эти старые венгерские автобусы, уходившие в аэропорт. Родители ужасно жаловались. Теперь ходят маршрутки, они не шумят. Ты будешь спать спокойно.
— Надеюсь, что нет… — улыбнулась она.
— Спокойной ночи, — пробормотал Андрей, едва владея собой, и вышел, оставив девушку в недоумении.
У себя в комнате он какое-то время ходил взад-вперед, проигрывая возможные варианты событий — как прошедших, так и будущих. Потом застелил диван и в изнеможении опустился на него. Так лежал он, уставившись в потолок — подавленный и недовольный самим собой. Сердце бешено стучало. Он вспомнил, что, уходя от Маши, пятясь к двери, он, возможно, увидел нечто такое, что не должен был видеть. Это был просящий взгляд брошенной девочки, с которой никто не хочет играть, которую никто не воспринимает всерьез. Да, это было так, — какую-то долю секунды перед тем, как её красивые черные глаза вновь стали равнодушными.
Тихо скрипнула дверь, и в темном дверном проеме появился стройный Машин силуэт.
— Андрюшка! — шепотом позвала она. — Я хотела спросить…
— Да, заходи… — не давая ей договорить, отозвался он, тяжело дыша.
Осторожно ступая босыми ногами, она прошла в комнату, с любопытством озираясь, и остановилась, не дойдя трех шагов до окна. Так она стояла, держа левую ногу на носке, её щиколотка при этом чуть заметно дрожала. Проведя рукой по животу, спросила с придыханием:
— Это окно выходит во двор?
Как будто все, что её интересовало в этом доме — это окна и то, в какую сторону они выходят.
— Да, — ответил Андрей, гостеприимно распахнув одеяло, — ты присядь, стоять же неудобно…
Она присела на край дивана, обхватив колени руками:
— Ты один в семье?
— У меня есть младший брат, — ответил он, распахивая одеяло еще шире, и заботливо прибавил, — заберись с ногами на диван, приляг, тебе же холодно…
Она послушно легла спиной к нему, и он укрыл её одеялом.
— Твой брат намного моложе тебя?