И ликовало водное с шумом царство — еще один поляжет под слой ракушек. Но с Джимми родилось и его упрямство — сапфир, лишь он для Рены прекрасной нужен.
Он шел вперед и снова вперед, как будто весь мир сошелся в сердце стального шторма. За утром снова тихо крадется утро, последний парус ветром давно оборван. И солнце бьет нещадно и плещут волны. И серебром покрылись виски у парня. И глубиной сапфировой взгляд наполнен и холод по груди пробегает странный. Но он несет в руках, что искал так долго, свою мечту, надежду свою на берег. Все так, как надо — справился Джимми с долгом, подарит Рене камень и будет верен…
Да только им не быть, да, не быть им вместе — подарит сердце-камень своей невесте и не заметит Джимми такую малость — его-то сердце там, средь штормов осталось…
Глава 6
Танцы на костях
— Есть преданье древнее у людей — раз, примерно, в целую сотню лет, ночь на миг лишится своих огней, чтоб оставить в небе кровавый след от заката. Даже не след — тропу, по которой в полночь под бой гитар в мир ступает та, что ведет судьбу. В это верит всякий — и стар, и мал…
— Миф занятный, — фыркнул один турист.
— Ерунда, — махнул его верный друг, подхватил соседский игривый свист — танцовщИца вышла.
И четкий круг из толпы ценивших её талант очертился в зале. И замер люд. Грянул резко струнами музыкант, находя в мелодии той приют. Задрожал, прогретый за целый день, воздух в темном баре. Взошла луна. Танцевала гибкая, словно тень. Улыбалась людям. Как от вина, наблюдая, тихо хмелел народ. И казалось, словно бы в этот час отрекался всякий от бед, забот. Только танец. Музыка. Отблеск глаз, что чернее были самих небес. В них плясала с девой, смеясь, луна. Забывали парни своих невест — забирала сердце с собою та, что сейчас плясала под каждый взор. Ворох юбок, словно живой огонь рисовал в дрожащей ночи узор и сплетал сетями.
— Уйди! Не тронь! — говорил смеющейся девы взгляд. Но нельзя не трогать — зовет, влечет. Полночь снимет с девы мирской наряд — далеко не каждый домой уйдет… Это будет после. Потом, потом. А сейчас — гитары и танец-жизнь. Разворот, наклон, повести плечом, чуть припасть, а дальше — быстрее ввысь. Череда движений — за шагом шаг. Ночь теплеет. Жарче. Теснее круг. Забывают люди — кто лютый враг, кто надежный, верный и старый друг. Всё сольется вместе — не различить. Все едины в смерти — простой закон. Льется песня в душной, слепой ночи. Танец девы странной похож на сон.
Все быстрей аккорды — гремит, ревет песнь гитары старой. С собой зовет. Полночь близко, слышишь? Идет, идет. На исходе именно сотый год…
Знает, знает местный и стар и мал, что бежать бы надо, и не смотреть…
Этой странной ночью под бой гитар танцевала в баре красотка Смерть…
Глава 7
Красная шапочка
Историй много. Её — одна. Малышка-детка, осиротев, в деревне дальней жила-была-росла. И не было краше дев. Да только где в красоте той толк? С младого детства, как выйдет ночь — являлся к деве косматый волк, да уносил из деревни прочь.
Но знали люди — в крови горит забытый, старый и злой огонь. В ночи холодной она не спит, заклятья шепчет, да жмет ладонь, с которой капает алый цвет на плащ потертый, на арбалет…
Деревня эта стояла там, где два десятка семь лет назад отдали земли седым волкам — решили звери на новый лад построить жизни свои. Теперь — дворцы, приемы — как у людей. Был укрощенным строптивый зверь — решил отведать людских страстей лесной народец. И стаи в миг сменили шкуры на тюль и шелк. И человечий двуногий лик им стал привычней, чем серый волк.
А где-то в самой лесной глуши страдал и злился их волк-отец. С звериной частью своей души они простились — в немых овец попревращался весь клан волков. Основу предали всех основ.
А по селеньям все шепчет люд в трактирах, пабах, да кабаках, что за волками уже идут — багряный плащик и смерть в руках.
Забыли волки, кто их отец — замкнулся старых пророчеств круг. На блеск рубинов, златой дворец сменили горький еловый дух. И как собаки из рук людских хватать готовы обед, скуля.
Холодный ветер слегка притих, да ночь накрыла леса-поля. В объятья ночи шагает мир — народ в трактире гудит сильней:
— Проснется скоро седой Фенрир! Придет! Накажет своих детей!
А дети в замке — полночный бал. Недаром знают в веселье толк. Смеется в небе луны овал, её прославит тут каждый волк.
И шелест юбок, звон хрусталя — всё слишком, слишком уж по-людски.
Забыли волки леса-поля. Фенрир во мраке от злой тоски лишь рвет и мечет, клянет луну. Да ждет, когда же пробьет тот час, что повстречает в своем плену холодный отблеск бесстрашных глаз.