— Харбанс?!
Во все глаза глядел я на его высокую фигуру. Нагруженный какими-то свертками, он быстро шагал мне навстречу. По-прежнему легкая, стремительная походка ввела меня в заблуждение, и лишь потом я рассмотрел его столь сильно постаревшее лицо. Я протянул ему руку, но он не пожал ее, а порывисто обнял меня и крепко притиснул к себе.
— Как ты здесь оказался? — воскликнул он. — Вот сюрприз! Я думал, ты навсегда увяз в своей провинциальной прессе и забыл наш Дели. Я ведь здесь уже три года…
Мы стояли на одном из перекрестков Джанпа́тха[4], и я ждал перемены сигнала в светофоре. Едва вспыхнул зеленый свет, я взял Харбанса за локоть и сказал:
— Давай-ка сначала перейдем улицу.
Мое предложение почему-то не понравилось ему — он, правда, нехотя сделал вместе со мной нужные несколько шагов, но, как только мы очутились на другой стороне улицы, тут же упрямо остановился, словно желая показать, что и так уже ушел дальше, чем мог. Глаза его, поверх моих плеч, напряженно искали что-то на противоположной стороне улицы.
— Значит, ты все-таки вернулся? — спросил я. — А я ведь был уверен, что ты навсегда останешься где-нибудь в дальних краях — в Лондоне или Париже. Насколько мне помнится, для того ты туда и ехал, не так ли?
Мне пришли на память его частые и пространные письма к Нилиме из-за границы, и душа моя вдруг загорелась каким-то странным, нетерпеливым любопытством.
— Говорю тебе, я здесь уже три года, — отвечал он рассеянно, все так же разыскивая что-то глазами в стремительном потоке автобусов и легковых машин. — А про тебя мне рассказывали. Ты работаешь в Лакхнау, в какой-то газете — не припомню названия. Все хотел написать тебе, да так и не собрался. Ты ведь знаешь, как я ленив на письма.
Пряча улыбку, я возразил:
— Может быть, и так. Но для Нилимы тебе придется сделать некоторую оговорку.
Он заметно смутился. И вдруг руки его дрогнули и напряглись, будто он обнаружил наконец в уличной сутолоке то, что с таким нетерпением разыскивал все это время, но в следующий же момент снова безвольно расслабились, и по лицу его пробежала тень разочарования.
— Ты ждешь кого-нибудь? — спросил я.
— Нет, ищу свободный ску́тер[5], чтобы отвезти тебя к нам домой.
Его уверенный юн, — дескать, и нужды нет спрашивать, хочешь ли ты поехать к нам, — не понравился мне. И тотчас же я решил, что никуда с ним не поеду.
— К обеду мы ждем гостей, нужно поторапливаться, — с той же категоричностью пояснил он. — Нилима ужасно обрадуется, мы недавно тебя вспоминали. Поехали, покажу тебе одного человека, тебе будет очень приятно познакомиться с ним.
— Я его совсем не знаю?
— Конечно! Это же наш Арун, ему скоро три года. Если ты ему понравишься, так к тебе и прилипнет. Идем же! Вон там стоянка скутеров. Здесь мы зря простоим.
— Но сейчас я не могу, — воспротивился я, — когда-нибудь в другой раз. Или вот что: дай мне свой адрес, я сам зайду к вам. Мы же свои люди, какие могут быть церемонии! — А про себя подумал — что же и означает мое упрямство, как не нелепую церемонию?
— Нет уж, в другой раз ты черта с два зайдешь к нам! — Он начал сердиться. — А завтра или послезавтра напишешь из своего Лакхнау: «Ах, ах, какая жалость, что не смог повидаться с вами». Но скорей всего и письма от тебя не дождешься.
— Это уж точно, оттуда не напишу, — с невольной улыбкой подтвердил я. — Лакхнау для меня всего лишь прошлое.
— Что? — Харбанс был так поражен, что едва не выронил свои пакеты. — Ты бросил работу в Лакхнау?
— Ты угадал.
— И давно?
— Ровно десять дней назад. С прошлого вторника я корреспондент делийской «Нью геральд».
— Ты серьезно?
— А отчего бы и нет?
— Вот Нилима будет рада! — Перехватив все пакеты в одну руку, другой он крепко взял меня под локоть. — Идем, идем! Теперь тебе и вовсе не отвертеться. Сам посуди: что скажет Нилима, если узнает, что ты живешь в Дели, а к нам ни разу не зашел и даже теперь увильнул, когда мы встретились. Пошли!
— Да погоди же, я и вправду не могу, — упирался я, высвобождая локоть из его руки. — Во-первых, я только что с автобуса и хотел бы прежде всего выпить чашечку кофе. А во-вторых, в кафе у меня встреча с одним человеком…
5