– Это было вместо «здравствуйте», – процедил Шимченко, обращаясь к дяде Мише. – Рады мне здесь, ничего не скажешь.
– Да что ты, Леонидыч! – Водитель смотрел на шефа из зеркала заднего вида. – Народ за тебя!
Шимченко хмыкнул и почесал телефоном бровь. Адреналин схлынул, навалился липкий страх и отупляющая усталость.
Давно такого не было. С девяносто седьмого года – не грешно и отвыкнуть. Причем не где-нибудь, а почти дома, почти во дворе: на пути из аэропорта «Толмачево», среди тайги, которую он знает как свои пять пальцев!
Под боком у Резо и «ленинских»: хороши, блин, партнеры! Какие-то фраера на их территории беспредельничают, а они – в ус не дуют.
Еще и в семье какие-то проблемы. Причем дело, судя по истерике Ангелины и оправдывающемуся бурчанию Большого, пахнет навозом. Пришлось взять недельку отпуска и вернуться в родные пенаты.
Филя подбежал к «мерседесу», возбужденно размахивая мобильником; его пистолет снова был в кобуре.
– Все, шеф! Наша взяла! – выпалил он, распахнув дверцу. – Пацаны положили двух долбодятлов мордой в снег. У наших потерь нет.
Шимченко подвинулся:
– Садись давай, машину выхолаживаешь!
Помощник уселся, обдав сенатора духом зимней тайги.
– Миша, а ну трогай помаленьку! – распорядился тогда Шимченко. – Хочу посмотреть на наших злодеев.
Водитель вырулил на шоссе, направил машину к «хаммеру» и собравшейся возле него толпе охранников.
Солнышко ярко светило сквозь разрывы в пепельных тучах, и в его лучах отчетливо было видно, как красна снежная каша на дороге. А вот и долбодятлы – Шимченко невольно подался вперед – лежат на асфальте. Над одним склонился начальник охраны Зурабов со жгутом в руках. Чуть в стороне лежали два «калаша».
Сенатор открыл дверь со своей стороны.
– Что там, Руслан? – спросил он с нарочитым спокойствием.
– Уголовники, Всеволод Леонидович, недавно откинулись, – с готовностью доложил Зурабов. – Все в наколках. Да и нарики, похоже. – Он с брезгливостью уставился на лежащего у его ног человека. Тот поднял голову и тихонько, но с глубокой скорбью завыл.
– Чего это он? – поинтересовался Шимченко презрительным тоном.
– Ранен, – просто ответил Зурабов.
– Сильно?
– Так точно, шеф. Артерию зацепило. В больничку нужно.
Шимченко вздохнул, обвел взглядом охрану: крепких ребят в одинаковых пальто поверх костюмов. Те раскраснелись после сражения, кое-кто еще не успел стряхнуть с одежды снег. Видно было, что им хочется пострелять еще, да только не в кого.
– Ты еще предложи полицию вызвать! – прошипел, не имея больше сил притворяться невозмутимым, Шимченко. – Живо избавьтесь от раненого! И чтоб ни одного следа! А этого, – он кивнул в сторону второго пленника: тот отчаянно пытался зарыться в снежную кашу с головой, – в багажник! Я сам буду с ним разговаривать!
Охрана поспешила выполнить приказ. Зураб наступил вяло сопротивлявшемуся раненому на горло, в это время два бойца достали из «хаммера» и развернули полиэтиленовый мешок для трупов: они всегда возили с собой такие на всякий случай.
Другая пара охранников подхватила второго стрелка, технично и слаженно надела на него наручники, замотала рот скотчем, а потом бросила в багажник «мерса». Филя хихикнул и постучал по заднему крылу ладонью.
Шимченко поднял взгляд. Шоссе было пустынным в обоих направлениях. Спелое солнце висело над тайгой объемным шаром. Свет был густым и каким-то неторопливым, как янтарная смола, сползающая по чешуйчатому стволу сосны. В вышине расползались, закрашивая небо в серо-стальной цвет, тучи. Ветер пах хвоей и снегом.
Сенатор вдохнул полной грудью. Смахнул навернувшуюся слезу.
Все-таки дом – есть дом. Нигде так легко не дышится, как в родном краю.
– Всеволод Леонидович, – обратился к нему Зурабов. – Я тут прикинул. Это были непрофессионалы. Они отсидели пятнашку и думали, что у нас тут все еще девяностые. Тот, кто их нанял, не рассчитывал, что эти ушлепки вас убьют. Вас хотели попугать, ну или о чем-то предупредить.
Шимченко хмуро кивнул, затем помочился на заднее колесо авто.
В багажнике ворочался пленник. Филя перебрасывал рукоять финки из ладони в ладонь, предвкушая забаву.
4 января 2015 г. (16:27)
Особняк сенатора Шимченко
Можжевельники расступились, открывая вид на сенаторские владения. Просторный, чуть всхолмленный участок покоился под потемневшим настом. Особняк – три этажа, тяжелая мансардная крыша под зеленой, слегка выгоревшей на солнце битумной черепицей – был окружен двухметровым забором. В высоких арочных окнах бликовало солнце, и с трассы казалось, будто внутри дома бушует огонь. Словно часовые, внутри закрытой территории и по другую сторону периметра возвышались корабельные сосны.