Кравченко поднял брови:
— Мы им рассказали все, и весьма подробно. Вот в чем дело. Возник прецедент. А им мог кто-то воспользоваться в своих целях. Ну ладно, эти выводы еще вилами на воде писаны, нечего пока гадать. Ты вот лучше скажи: кто тебя тут сейчас больше всех интересует? Только честно.
— Честно? — Мещерский почесал подбородок. — Естественно, ОНА.
— А кроме нее?
— Корсаков и Файруз.
— Почему?
— Я, например, так пока и не догадался, кем доводится Зверевой и что делает в ее доме этот крашеный бугай.
А Файруз.., ну отчего это ему пришла фантазия вдруг оказаться иранцем? Кстати, интерес к иностранцам — это наша общенациональная черта. И потом… Тебе не кажется, что он совершенно непохож на правоверного?
— Не мусульманин?
— Ну да, не похож.
— Оттого что вино пьет за ужином?
— О каких мелочах ты говоришь? Не в этом дело.
— А в чем?
— Так, — Мещерский уклончиво пожал плечами. — Ты же знаешь, я на Ближнем Востоке работал, кое-что повидал. А тут, наоборот, кое-чего не вижу. Что, заинтриговал?
То-то. Ну а тебя кто тут больше всего прельщает? Алиса?
Только честно.
— Александра Порфирьевна.
— Бабуля в пижаме?
— Бабуля в шелковой пижаме и с сигаретой, а иногда…
Ты ничего не заметил?
— Нет.
— Она чрезвычайно элегантно, прямо шикарно крутит «козьи ножки».
— «Козьи ножки»?
— Ну да! Этот жест характерен для тех женщин, которые побывали на войне. Для фронтовых подруг, понимаешь? Я с одной такой бабулей в госпитале познакомился, когда лежал — ну, сам знаешь после чего. С виду была — божий одуванчик. А оказалась — бывший снайпер. В войну двести восемьдесят фрицев замочила, чуть до рекорда Людмилы Павличенко не дотянула. Я перед такой бабулей — сосунок. А ты вообще…
— У тебя воображение пылкое, Вадя. — Мещерский снисходительно потрепал приятеля по руке. — Надеюсь, в убийцы ты бабу Шуру не запишешь?
— В убийцы, Сережа, официально пока записан один-единственный человек — некий гражданин Пустовалов Юрий Петрович. Чудище с топором, ножом и сдвинутой набекрень психикой.
— Где он, интересно, прячется? — спросил Мещерский. — Если, конечно, прячется, а не является плодом милицейских фантазий. Может, он и не сбежал ниоткуда, а? Хотя… Столько дней без еды, без крыши над головой.
— Озерный край, Северная Ривьера. — Кравченко повел рукой, словно предъявляя эту самую «ривьеру» приятелю. — Да тут, Серега, можно спасаться целому батальону олигофренов: леса, скалы, ключи везде бьют, ягоды-грибы. Так что если дурачок наш неприхотлив к климату и по причине утренних холодных зорь не откочевал куда-нибудь на юг как дикий гусь, то…
— Твой Сидоров его наверняка возьмет с поличным.
Не смеши меня. У них убийцы годами в розыске числятся.
Годами! Они ж работают нерасторопно.
— Это их дела: расторопно — нерасторопно. Ты вообще что в этом понимаешь? Ничего. Потому что ты штатский. Шпак по-нашему. И молчи. Они свои дела пусть делают. А мы.., мы тут такие же дачники, как остальные.
И все. Пока…
— Простите, если помешал. — Они вздрогнули от неожиданности: Агахан Файруз бесшумно появился из кустов сирени. «Ишь ты, витязь в тигровой шкуре — бархатные лапы, — хмыкнул про себя Кравченко. — Бархатные лапы — железная хватка. Интересно, этот восточный мен слышал, о чем мы тут судачили?..»
— Марина Ивановна просит вас уделить ей полчаса, — тихо и скорбно возвестил секретарь.
— Марина Ивановна? Сама? — Мещерский вскочил, едва не опрокинув кресло. — Где она?
— Наверху. Она вас ждет.
— А вы с нами? — спросил Кравченко.
— Я? — Файруз опустил глаза, отчего на смуглые щеки его легла тень густых ресниц. — Нет. Я должен съездить на заправку. Машина сегодня может понадобиться.
— А далеко тут заправка?
— Не очень. У пристани, где я вас встречал. Там финны участок земли взяли в аренду и построили автостанцию. Очень удобно стало.
— Финны… Я гляжу, цивилизация в этот милый край в лице северного соседа грядет семимильными шагами.
— Семимильными? — Агахан старательно повторил, видимо, незнакомое ему слово.
— Это мера длины такая: семь миль — большой шаг, — пояснил Кравченко.
— Ах да, миля, — Агахан повторил слово по-английски, — простите.
— Да господи, за что, Агахан? Это вам спасибо за известие. Мы уже идем к Марине Ивановне. — Кравченко едва-едва не шаркал ногой перед вежливым секретарем.
Они чуть не бегом вернулись в дом. Первое, что бросилось Мещерскому в глаза внизу, в гостиной, — огромный букет траурно-багровых астр в напольной вазе: кто-то совершил налет на клумбу в саду. В гостиной находилась только Алиса Новлянская: вроде бы читала книгу. На приятелей она даже не взглянула.