Почему пересекают? Разрез не удался?
- Были испытания на протуберанцах? - спросил Свен у инженера.
Оказывается, не было. Меч испытывали на астероидах и резали никчемные луны Сатурна. Но к нашему Солнцу близко не подходили, к хромосфере и протуберанцам не притрагивались. Нельзя было нарушать поле тяготения нашего главного светила; орбита Земли изменилась бы, год нарушился бы в лучшем случае.
- Почему же пламя пробивается? Может быть, разреза нет вообще?
Свен молча показал на табло, где самописец вычертил план борозды.
- Сейчас Анджей войдет в зону. Посмотрим; что у него получится.
Но и вторая ракета, где командиром был Анджей Ганцевич, а также и третья (Хулио Вильяновы), и четвертая не смогли задержать торжествующее пламя.
Посоветовавшись по радио, командиры четырех ракет решили повернуть назад и снова пройти между двумя солнцами.
Повернуть! Это на земных шоссе получается просто: притормозил, крутанул баранку - и поезжай назад! Ракеты маневрируют по-ракетному: сначала сбрасывают ход до нуля, а потом набирают скорость в обратном направлении. И торможение и ускорение лимитируются выносливостью людей, а выносливость требует умеренности. Для нормального веса нужно прибавлять или снимать не более десяти метров в секунду. Для учетверенного - сорок метров в секунду. Обычно перегрузка дается на несколько минут.
Два часа учетверенного веса выдержали Январцев и его спутники. Два часа затрудненного дыхания, набрякших век, ноющей спины, два часа с чугунной головой, когда даже мысли не ворочаются, отяжелевшие вчетверо.
Наконец скорость снята, наконец дан задний ход. Ракета позволила небесному горну приблизиться, догнать себя, обогнать, пропустила мимо, подрезая протуберанцы под корень. Никакого результата! Живучие языки термоядерного костра, проходя сквозь разрез, издевательски приплясывали и перед носом, и за кормой. Даже, казалось, еще веселее приплясывали.
Командиры ракет снова связались по радио. Но что можно было предложить?
- Будем резать и резать, - сказал президент. - Едва ли приборы врут на всех ракетах. Какие-то шрамы мы оставляем в пространстве. Возможно, если не вторая, то третья, шестая борозды дадут эффект.
А Ганцевич сказал:
- Что там мелочиться? Давайте я нырну в фотосферу. Отхвачу кусок солнца, вот тяготение и уменьшится.
- Но это же очень опасно, Анджей, - сказал ему президент.
- Что ж? Все равно мы погибнем, если будет взрыв новой.
Президент медлил только одну секунду:
- Хорошо, старик, я иду на таран. А вы держите прежний курс и наблюдайте. Включайте правые дюзы, Свей. Доворачивайте в фотосферу.
Свен поднял голову:
- Я должен предупредить, учитель, что ракета не рассчитана на таран. Мы выдержим в фотосфере не более двадцати минут.
- Вот и ведите так, чтобы вынырнуть из фотосферы через двадцать минут.
- Я обязан предупредить вас, командир.
- А я всегда удивлялся, - сказал президент жестко, - как это, твердо помня параграфы, люди упускают из виду суть. Мы же все превратимся в пар, если не сумеем разминировать эту проклятую космическую бомбу.
Сказал и пожалел. Свен наклонил голову одобрительно, он всегда стоял за риск. Но инженер и радист переглянулись бледнея, у последнего плаксиво изогнулся рот.
- Моя мама больше всего боится мучений, - сказал он извиняющимся тоном. - Всегда спрашивает, легко ли умирали ее знакомые.
- А моя теща будет очень довольна, - сказал Свен наигранно бодрым голосом. - Она уверяла, что я плохо кончу.
"Молодец этот Свен", - подумал президент. И еще подумал, что его теща тоже будет довольна. А Жужа? Жужа поплачет, искренне горюя, что ей достался такой невнимательный муж. Но заботливая мама убедит Жужу, что в ее положении вредно плакать. А Винета?
Но вслух президент сказал совсем другое:
- Вам хорошо, товарищи, а у меня назревает трагедия. Я заказал роботу блины перед отъездом и забыл поставить ограничитель. Представляете: кухня завалена блинами, на полках блины, в коридорах блины, из окон на улицу сыплются блины... А робот настроен на мой голос, его никто не выключит. Он и меня не всегда слушается. Так и будет печь блины до скончания веков. Придется мне прийти с того света. Никто не слыхал: на том свете дают краткосрочные отпуска?
О верная теща и неизменные блины! Во все века выручали вы истощившихся остряков. Блины, роботы, тот свет... и уныние сбито. Вот уже и инженер тщится придумать что-то. И радист добавляет срывающимся, все еще полным слез голосом:
- А тот свет есть, вы уверены, учитель? Давайте условимся, как прибудем туда, срочно даем радиограмму: "Лучше нету того света..."
- Я предпочел бы явиться, - мрачно объявил инженер. - Явиться прямо на заседание Академии. "Кто вы?" - "Я привидение. Прошу провести испытание на сжатие и скалывание".
- Привидение надо испытывать на прозрачность. Судя по литературным источникам, они подобны туману. Стало быть, аэрогель или аэрозоль.
- Аэрозоль! Как отрава для комаров.
- Ужас! Становишься родней инсектициду. Немудрено, что никто не является с того света. Стесняются.
Теща, блины, роботы, тот свет, привидения!.. Умеет человек настроиться, умеет и заразить настроением. Одни шли в бой, бледнея от ужаса, другие - с руганью, третьи - с песней. А Томас Мор, кладя голову на плаху, сказал палачу: "Тебе придется потрудиться, мой друг, у меня толстая шея".
- Ладно, пошутили, теперь давайте координаты, - сказал президент Свену. - Постараемся прицелиться поточнее.
Пилот прошелся по клавишам вычислительной машины, словно пианист, пробующий звук перед концертом. На табло выскочили цифры: координаты Лямбды А, Лямбды В, ракеты, взаимные скорости...
- Подождите, - остановил его президент. - Почему скорость Лямбды В 120? Должна быть 127-128.
Пилот еще раз сыграл тот же пассаж.
- Сто двадцать!
- А ну-ка составьте голографик.
Данные были введены в специальную приставку. Слева от машины засветился прозрачный куб - пространственный график орбит. В нем появились цветные ниточки - зеленые зигзаги ракет, черные шрамы разрезов Астромеча, плавная линия естественной орбиты Лямбды В - безупречный кеплеровский эллипс, а также и фактически наблюдаемый путь.