— Не надо.
— Warum? (Почему?)
Фройлен Зибих выдернула Димку в проход и несколько раз, чтобы всем было видно, повернулась вместе с ним в одну и в другую сторону.
— Посмотрите! — она подняла Димкину руку. — Вот что ваш приятель с собой сотворил! Siehe! Разожми!
После секундной борьбы Димке пришлось растопырить пальцы.
— Считаем все вместе! Erster, zweiter, dritter. Alle! Сколько?
— Три, — нестройно ответили приютские.
— Правильно, — сказала фройлен Зибих. — А их должно быть пять! Куда же Дитмар дел ещё два пальца? А он…
Она вдруг замолчала, и лицо её с маленьким, злым подбородком сделалось жалким и непонимающим. Приглушённая стенами, на улице басовито взревела сирена, и где-то неподалёку тут же заработала зенитная установка. Тух-тух-тух-тух!
— Was ist das? — вздрогнув, прошептала фройлен Зибих.
— Кажется, воздушный налёт, — сказал Олежка Змиев.
Фройлен Зибих побледнела.
— Bleiben sie, wo sie sind! (Оставайтесь на месте!)
Она двинулась к лестнице. Каблуки её туфель выбили звонкую дробь из ступенек. Все мальчишки, не сговариваясь, сбились теснее и запрокинули головы к высоким окнам. Словно подгадав, над крышей приюта пронёсся стремительный, крылатый силуэт.
— Это же наши, — тихо произнёс кто-то.
Димка сглотнул неожиданно вспухший в горле ком.
— К-ха… как наши?
— Со звёздами.
Приютские запереглядывались. Глаза каждого поблёскивали неуверенной, невозможной надеждой. А дальше они уже кричали, прыгали, обнимались друг с другом, обессиленно валились на пол, на койки и снова вставали. Полетели вверх снятые майки, потом кто-то подкинул подушку, и после некоторой паузы, необходимой, чтобы переварить такое вызывающе-наглое нарушение порядка, подушки взмыли уже целым десятком.
— Наши!
Звякали и качались задетые абажуры.
— Ура! Ура! Бомби их!
— Чтобы все сдохли!
— Бей их!
Наверное, мальчишек не остановило бы даже появление разъярённого Олафа на пороге палаты. Но Олаф, скорее всего, прятался сейчас в подвале вместе с остальными воспитателями. Возможно, воспитатели в страхе забились в камеры. Вот бы их там и запереть!
— Бей! — сипел Димка сквозь боль в груди.
Здание вздрагивало, но бомбы ложились далеко, где-то на окраине. Приютские гадали, куда целят бомбардировщики. По укреплениям или по складам? Зенитная установка заходилась в кашле. Тух-тух-тух-тух! Сирена гудела, не переставая.
— Надо бежать! — крикнул кто-то.
— Куда?
— К нашим!
Над "Химсдорфом" на бреющем пролетел самолёт, рядом что-то свистнуло, негромко грохнуло раз, другой, из окон брызнуло стекло, посыпалось дождём. Все отбежали от осколков. В небе плыл чёрный дым.
— Зенитка, — сказал Колька Филиппов, — слышите? Накрыли!
Действительно, "тух-тух-тух" больше не раздавалось.
— Ура!
— Надо в лес, в лес!
Мальчишки стали одеваться. Радостное волнение било в пятки, вертело, крутило, звенело в воздухе криками и смехом. Понятно же, там, где воздушный налёт, там и наступление. Скорое наступление! Хватит, пора и фашистам бежать к себе в Германию!
— Димка! — Олежка Змиев заметил, что Димка согнулся и кашляет. — Ты что?
— Я сейчас, — сказал Димка.
— А пальцы болят?
— Нет.
Мальчишки выскакивали мимо них в двери.
— Куртка твоя.
Олежка сунул в руки Димке тёмный ком.
— Давай, одевайся. Мы все бежим!
Димка кивнул.
— Надо только через холм.
— Ясен перец! Не через город же! Всё, мы это… Ты не медли.
Палата опустела моментально. Сирена выла. Взрывы теперь слышались на севере, и Димка, натягивая штаны, подумал, что музей, наверное, тоже бомбят. Его знобило. В голове, между глаз, пульсировала боль. Он застегнул куртку и занялся ботинками, сев на Лёшкину койку. Одно крыло бабочки, второе. Второе… На мгновение Димке сделалось так обидно, что на глаза навернулись слёзы, а пальцы выпустили шнурки. Лёшки нет! Лёшки уже нет! Умер! Ещё бы день, всего один день. Сейчас бы вместе как рванули к партизанам! Стали бы разведчиками. Лучшими в отряде. Лёшка-то точно.
Димка размазал слёзы по щеке.
Это всё-таки унтерштурмфюрер-урод его треснул. В "хорьхе", в лоб. Сволочь! Лёшка ему вообще ничего не сделал.
Он спустился по ступенькам вниз и прошёл мимо регистрационной стойки к распахнутым настежь входным дверям.
— Куда?
Фрау Доггель, держась за стену, выглядывала из коридора, ведущего в подвал. Глаза у неё были злые и испуганные, а щека и подбородок — в побелке.