- Gut, - удовлетворился Максимиллиан.
Улыбаясь, он подбежал к Вилли и потянул приятеля поближе к барьерам, рассказывая про асов-героев Вильгельма Батца и Герхарда Баркхорна, которые вот-вот догонят по количеству воздушных побед Эрика Хартманна, а Лёшка остался стоять, высоко запрокинув голову и прижав ладонь к подбородку, чтобы не накапать.
- Dietmar, sieh mal! - одёрнул Димку Вилли.
И тому пришлось послушно отвернуться к темпораме.
Воздушный бой его не заинтересовал. Возможно, потому, что сюжет был похож на танковый. Только здесь сражались "Messerschmitt Bf.109" и "ЛаГГ-3" и всюду было небо, расчерченное перьями облаков. А, возможно, из-за того, что он переживал за Лёшку и ненавидел Максимиллиана, который, забыв обо всём, с открытым ртом изучал темпораму.
А если бы его ногами?
Нет, не было ничего интересного ни в строчке пуль, раздирающих фюзеляж советского самолета, ни в радостно ухмыляющемся немецком пилоте. На фонаре кабины "мессершмитта" плясал кружок солнца.
Шмыгая носом, незаметно подошёл Лёшка.
- Как ты? - тихо спросил его Димка.
Лёшка дёрнул разбитой губой.
- Фигня. Макс не Олаф. Помнишь Олафа?
Димка кивнул.
Месяц назад у Олафа убили какого-то родственника на северном фронте, и он всю свою боль выместил на приютских. Лёшке тогда досталось больше всех, потому что он вздумал сопротивляться. Хотя как сопротивляться разъярённому скандинаву, который расшвыривает детей по палате, добавляя каждому удар кулаком или пинок обутой в тяжёлый сапог ногой? И не пожалуешься - фрау Доггель считала, что любое наказание приносит обитателям "Химсдорфа" исключительную пользу. Поэтому они и сносили все удары беспрекословно, не кричали, стонали и ревели тихо. Один Лёшка ударил Олафа в ответ.
Тот сначала остолбенел.
Что там за удар у Лёшки был? Смех один. Но то, что мальчишка после тычка кулаком в грудь не упал, а извернулся и стукнул его по голени, Олафа на несколько мгновений повергло в состояние, близкое к шоковому. Возможно, ему показалось, что мир перевернулся, и советские дети, эти личинки побежденных ублюдков, получили полное право защищаться.
Потом, конечно, он повалил Лёшку, и рыча что-то по-своему, то ли по-шведски, то ли по-датски, пинками погнал его, лежащего, в дальний конец палаты. Наверное, Олаф убил бы Лёшку, и спасло его только то, что Димка и прочие дети повалились перед ним на колени.
- Hast du gehört, сченок? Das werde ich nicht mehr ertragen! - прорычал тогда скандинав над Лёшкой и ушёл, сломав одну из кроватных стоек.
Лёшка отлёживался три дня, а они в две палаты изобретали самые разные способы, чтобы поверки не выдали его отсутствия. Подговорили даже херра Оффельда на день будто бы забрать Лёшку к себе в помощники.
- Ich glaube, das ist Batz, - сказал Максимиллиан.
- Nein, - возразил ему Вилли, - das ist ein anderer flieger.
Они пошли вокруг темпорамы, выбирая лучшую точку обзора, где было бы явно видно лицо пилота.
- Фашисты! - прошипел тихо Лёшка. - Лишь свои победы показывают. А мы им знаешь, как под Пензой вломили? У них на полгода желание наступать пропало.
- Только сейчас они уже у Молотова, - шепнул Димка.
- Это ненадолго.
От дальней темпорамы мимо них промаршировали, судя по выстриженным затылкам, новобранцы вермахта. Димка отскочил в сторону, когда из шеренги попытались ударить его ногой.
- Oh, scheitern! - разочарованно произнёс кто-то.
- Ditmar! Alex! - позвал их Вилли.
Мальчишки обогнули темпораму, протискиваясь между посетителями. Максимиллиан и Вилли спорили.
- Russischer pilot getötet! - настаивал Максимиллиан.
- Nein. Er springt mit dem fallschirm raus! - заявлял Вилли.
- Getötet!
Максимиллиан в подтверждение своей правоты стукнул Лёшку по плечу.
- Дитмар, - сказал Вилли, - смотреть русский лётчик.
- Так не видно, - сказал Димка.
- Встань на барьер.
- Нельзя же.
- Нельзя дальше... близко, - сказал Вилли. - Барьер - можно. Правильно? Und Alex wird dich unterstützen.
Димка оглянулся - посетители их не видели, толпясь у темпорам в центре зала. Видимо, мало у кого время, остановленное Густавом Борнхаузеном, вызывало подлинный интерес, чтобы изучать его со всех сторон.
- Los! - притопнул ногой Максимиллиан.
- Полезешь? - спросил Лёшка.
Димка шевельнул плечом.
- Мы же должны их слушаться.
Он взялся за доски барьера. От близости темпорамы наэлектризовались волосы на лбу.
- Постой, - сказал Лёшка, приседая, - давай с колена. А я потом подстрахую.
- Du musst sehen, ob russische pilot gestorben ist oder nicht. Verstanden? (Ты должен увидеть, мертв русский пилот или нет. Понял?) - сунулся с боку Максимиллиан.
- Verstanden, - подтвердил Димка.
Он поставил ногу на колено Лёшке, вторую закинул на вершину барьера и, толкнувшись, выпрямился вверх. Друг на всякий случай держал его, застывшего на концах досок как на тонкой поперечине, за руку.
Кокон темпорамы зашипел совсем близко, искры слепящими чёртиками запрыгали сантиметрах в двадцати, до кабины расстреливаемого "ЛаГГа" за мутноватой пленкой электромагнитного поля, казалось, не было и метра.
- Komm schon! - не вытерпел Максимиллиан.
- Jetzt! - сказал Димка.
Он встал на носки и замер, заглядывая в кокон.
Темпорама снова рывком будто бы втянула его в себя, и он увидел, что одна из фашистских пуль высекла искры из приборной доски и вонзилась в дерево, а другая пробила плексиглас кабины, но советский лётчик в полетном комбинезоне и в шлемофоне был несомненно жив и пытался сдвинуть крышку фонаря.
От того, что немецкий ас промахнулся, сердце у Димки радостно трепыхнулось.
- Lebt! Живой! - крикнул он вниз.
- Bist du sicher? Lüg mich nicht an! (Ты уверен? Не обманывай меня!) - придвинулся Максимиллиан.
- Lebt! - повторил Димка.
Вилли засмеялся.
- Du hast wieder verloren! (Ты проиграл!)
- Hornochsen!
Рассерженный Максимиллиан врезал по барьеру ногой. Он сделал это специально и, не оглядываясь, пошёл прочь, к темпораме номер четыре. Сооружение под Димкой зашаталось, и он непроизвольно взмахнул руками. Искры волной пронеслись перед его глазами, а правая кисть на секунду погрузилась в темпораму. Кожа ощутила льдистое покалывание, а затем под крик Вилли Димка рухнул вместе с Лёшкой на пол.
Подбежала какая-то женщина, посмотрела на копошащихся приютских (ничего стоящего внимания), ощупала Вилли. Тут же вынырнул "фрачный" старик.
- Was passierte?
- Sie sind gefallen (Они упали), - показал на Лёшку с Димкой Вилли.
- Klettern zur zeitrahmen? (Забирались к темпораме?) - уточнил старик.
- Ja, - кивнул Вилли.
- Мы не сами, - попытался возразить Лёшка, но лицо старика "скисло", едва тот начал говорить.
- Ich wusste immer, dass russischen kinder dumm sind, - сказал распорядитель.
Он грубо поставил Лёшку с Димкой на ноги.
- Sind Sie allein hier? (Вы здесь одни?)
- Nein, mit sturmführer Slomak.
Старик закивал.
- Er muss sie dafür bestrafen. Wo ist er? (Он должен наказать вас за это. Где он?)
Он заоглядывался, ища унтерштурмфюрера.
- Hier, - сказал Лёшка.
- Komm!
Старик подтолкнул их ладонью к центру зала. Димка сжимал и разжимал пальцы попавшей в темпораму руки. Пальцы не распухли и не отваливались, как он испуганно думал вначале, только как-то странно похрустывали. Возможно, доля секунды для пальцев не имела никакого значения. Отпущенный женщиной Вилли подбежал к старику и зашагал сбоку.
- Herr Holmer, diese jungs begleiten mich und Maximillian, - сказал он.
- Ich weiß.
- Aber...
- Stopp!
Старик грозно свёл брови. Убедившись, что Вилли оробел и не собирается ему возражать, он кивнул и потащил Димку с Лёшкой дальше, теперь схватив их за узкие воротнички курток. Пуговица сдавила Димке горло.
- Ich werde diese schande nicht ertragen, - пробормотал старик.