- Кого? Олафа? - спросил Димка, натягивая штаны.
- Всех их.
- Я тоже.
Рубашка. Куртка. Всё равно холодно. Сев прямо на пол, Димка принялся обуваться. Тонкие шнурки на потертых, с чужой ноги, ботинках так и норовили завязаться в узелки. Димка засопел. Лёшка опустился рядом.
- Может, сбежим по дороге? - дохнул он в ухо другу.
- Надо же знать, куда, - сказал Димка, пытаясь сложить из шнурка крыло бабочки.
Отец ему показывал, учил. Как раз перед тем, как уйти в армию, посадил к себе на колени и, тепло обдувая дыханием макушку, принялся объяснять:
- Смотри, Митька, пропускаем один конец под другим, сгибаем петелькой, охватываем вторым и продеваем снизу. Видишь? Получается словно бабочка.
Димка ещё смеялся.
А отец говорил, что теперь уже ему, Митьке, заботится о маме и такие вещи, как мыть посуду или завязывать шнурки, точно уж придётся делать самому.
Димка шмыгнул носом.
- Шт-то вы там копает-тесь?
Олаф двинулся к мальчишкам по проходу. Он схватил их, как котят, за шкирку и швырнул на пол в сторону дверей. Лёшке повезло, он поймал в пальцы коечную стойку и не упал. А Димка, грянув об пол, больно отбил локоть и коленку. Завязать шнурки на втором ботинке он так и не успел.
- Вставай, - подал ему ладонь Лёшка.
- Ага.
Олаф тучей надвинулся сзади.
- Быст-тро внисс.
Толкнув двери, ребята слетели по лестнице на первый этаж.
- Его бы так, - шепнул Димка, прижимая ушибленный локоть к животу.
- Он бы пол проломил, - сказал Лёшка.
Димка фыркнул, представив, как Олаф исчезает в облаке щепок и пыли. А снизу ещё огонь.
- Сюда, - фройлен Зибих дежурила у выхода. - Не заставляйте ждать херра унтерштурмфюрера. Думаю, вы знаете, как должны вести себя в местах, где много немецких граждан. Глаза - в пол, тишина, и любая просьба - как приказ фрау Хильды.
- Да, фройлен эрциер, - сказал Лёшка, выскакивая наружу.
- Мы знаем, - подтвердил Димка.
Снаружи пахло весной. Грузовик уже уехал. Военнопленные под присмотром "капо" копошились у кучи кирпичей, бывших когда-то печью. Там же стоял прицеп, на который они вываливали добытое.
"Хорьх" приткнулся к обочине на углу приюта, под черными ветвями покосившейся рябины. Унтерштурмфюрер нетерпеливо нажал на клаксон.
- Давай, - подтолкнул Димку Лёшка.
Они добежали до автомобиля, причём Димка едва не потерял ботинок. Под рябиной, тёмно-серый, лежал снег, а дальше чернела подступающая к зданию лужа.
- Забирайтесь на заднее сиденье, - сказал им унтерштурмфюрер.
Лёшка кое-как отжал вниз тугую ручку. Они заползли на расстеленную серую шаль.
- Всё? - спросил херр Сломак, глядя на них в зеркало заднего вида. - Сидите тихо, ублюдки. Запачкаете обивку, убью.
Он завел мотор, подкрутил радио, и в салоне зазвучала музыка. Секунда - и "хорьх", дрогнув, покатил от приюта прочь. Поплыл мимо двухэтажный каменный дом, до остова выгоревший от зажигательной бомбы, какое-то время справа, в прорехи между домами, виднелись полузасыпанные траншеи, избороздившие сады и огороды. Взбиралась на холм вереница противотанковых "ежей".
Проскочив несколько кривых улочек, "Хорьх" повернул к центру города. Здесь картина была не лучше, чем на окраине, многие здания хранили следы от пуль, некоторые почернели от огня, красные флаги с пауком-свастикой и полотнища с призывами трудиться на благо рейха стыдливо драпировали результаты бомбёжек. По тротуарам медленно брели люди. Были они все какие-то скукоженные, с землистыми, равнодушными лицами, одетые, во что придётся.
Димка заметил, как Лёшка сжимает кулаки.
Унтерштурмфюрер поглядывал в зеркало, покручивал рулевое колесо, потом сказал:
- Это всё ваша вина. Вина русских idioten, что они сопротивлялись немецкой военной машине. И теперь нечего думать, будто мы будем с вами нянчиться. Вы сами заслужили такое к себе отношение.
- А если бы мы сдались? - набравшись смелости, спросил Димка.
- Тогда было бы проще, - сказал унтерштурмфюрер. - Мы расстреляли бы только самых активных. Миллионов пять-шесть!
Он рассмеялся. В зеркале были видны его выбритый висок и ухо, и уголок глаза.
На маленькой площади "хорьх" развернулся и остановился у одноэтажного здания, светлого от свежих штукатурки и краски.
- Сидеть здесь! - приказал унтерштурмфюрер.
Он вышел из автомобиля, походил около, растирая плечо, затем скрылся в арке сбоку и отсутствовал минуты три. Лёшка посмотрел, оставил ли унтерштурмфюрер ключи в замке зажигания, а Димка завязал наконец шнурки.
- Ты знаешь, где музей находится? - поинтересовался Лёшка.
- Нет.
- И я нет, - с досадой отозвался Лёшка.
- А зачем тебе? - спросил Димка.
- Сбежать!
- Куда?
- На фронт! Я же всюду проползу. Меня в разведчики возьмут. А ты - со мной. Тоже в разведчики.
- Фронт далеко, - сказал Димка. - Если близко, то слышно, как грохочет. Аж стекла дрожат. И небо ночью светится.
- Да я знаю! - сказал Лёшка, привстав и разглядывая улицу. - Значит, к партизанам рванём! Ты же слышал, что они здесь есть. Им такие, как мы, знаешь, как нужны!
- Мне домой хочется, - вздохнул Димка.
- А немцы?
- Что - немцы?
- Они пусть живут? Они пусть ходят? Разъезжают тут... - Лёшка несколько раз зло стукнул ботинком по спинке водительского сиденья. - Вот! Вот! Вот!
На спинке появился смазанный след от подошвы.
- Идёт! - крикнул Димка, когда из арки вновь появился унтерштурмфюрер.
Тот шёл не один, впереди него, укутанный в хорошее серое пальто, округлый, переваливался на коротких ножках крупный краснощёкий мальчишка. Лёшка, подвинув друга, выглянул в пустоту между сиденьями.
- Всё, теперь не поговорим, - сказал он.
Унтерштурмфюрер открыл заднюю дверцу.
- Maximillian, - он сделал приглашающий жест.
Мальчик важно кивнул.
- Guten tag, kleine sklaven, - поздоровался он.
- Guten tag, junger herr Max, - смещаясь, заученно сказали Димка и Лёшка.
Максимиллиан, пыхтя, заполз на сиденье. Пока он устраивался, унтерштурмфюрер успел прикрыть дверцу и вновь занял место водителя.
- Alles ist gut? - спросил он, обернувшись.
- Ja, - ответил Максимиллиан, расстёгивая ворот пальто.
- Dann lass uns gehen.
Унтерштурмфюрер выжал сцепление, и "Хорьх" покатил с площади. Димка заметил, как в одном из окон мелькнула женская фигура. Следила она за автомобилем или просто выглянула на улицу, было не понятно.
- О, Alex, - Максимиллиан притянул Лёшку к себе. - Ich habe dich vermisst (Я соскучился).
Он ущипнул его.
- Ich bin glücklich, - ответил Лёшка, украдкой потирая место щипка.
- Und du? - смешно вздымая белёсые брови, спросил Максимиллиан Димку.
- Я тоже glücklich, - торопливо произнёс тот, но щипка миновать не сумел.
Пальцы Максимиллиана стиснули кожу сквозь тонкую бумажную ткань штанов.
- Gut.
Димка со свистом выпустил воздух сквозь сжатые зубы. Так отец делал, когда слушал сводки Информбюро. Мрачнел и дышал сквозь зубы. Но это всё было ничего, можно потерпеть. Подумаешь, щипок. Пальцы у гада здоровые, крепкие, но до трости фрау Доггель им далеко. Вот когда "на кровь" или "на опыты" вывозят, там и не захочешь - закричишь. Иногда после уколов горишь, как в огне, и всего трясёт.
А тут - поездка в музей.
Можно потерпеть, можно даже спеть Максимиллиану под неуклюжие взмахи руками его любимую "Эрику".
- Auf der Heide blüht ein kleines Blümelein...
"Хорьх" прошуршал шинами по центральной улице и притормозил, пропуская грузовые тентованные "опели", бронетранспортёр и несколько мотоциклов с колясками. Замыкал колонну чёрный штабной автомобиль.
- На Молотов, - повернувшись, сказал мальчишкам унтерштурмфюрер. - Думаю, к началу лета мы выйдем к Свердловску.