Вилли дёрнул Димку.
- Hu! Unsinn, - сказал он. - Gehen wir weiter!
- Jawohl, - вздохнул Димка.
Они пронырнули между сходящимися юбками двух женщин.
- О, - произнёс кто-то, отступая и, видимо, цепляясь взглядом за нашитые на Димкиной куртке цифры, - kleine untermensch.
- Gerhard, sei nachsichtig, - ответили говорившему. - Dieses kind...
Дальше Димка не слышал.
Вилли увлёк его в короткий коридор, из которого по ковровой дорожке они попали в зал, полный слепящей позолоты и усыпанных свастиками кумачовых полотен, драпирующих простенки. Здесь был показан современный Рейх, Германия нынешнего, сорок седьмого года.
- Sieh!
Вилли подбежал к экспозиции, где за стеклом на фоне фотографий стояли модели танков и автомобилей, разбегались солдаты, сверху пикировали самолеты, а из дальнего конца, из поролонового дыма взлетала ракета ФАУ.
- Das ist siegeswaffe! - сказал Вилли, подтягивая к экспозиции Димку. - Это... зольдатен.
Палец Вилли тыкался в стекло. Димка таращился, изображая интерес.
- Das ist panzergrenadier... das ist kanonier... das sind kommunikationsoffiziere...
Фигурки были где-то с ладонь. Серые, чёрные мундиры и шинели, кепи и фуражки, серебристые шевроны и эмблемы. Офицеры, собравшись в кружок, разворачивали карту местности у штабного автомобиля.
В другой экспозиции у стены в ряд выстроились мины и снаряды, от маленьких, похожих на сигары, что иногда курил Олаф, до громадной дуры ростом выше Димки. А в углу под самый потолок прорастала авиационная бомба. Димка зажмурился и сглотнул. В неясной его памяти было несколько бомбёжек, когда под оглушающий свист дома разлетались, будто игрушечные, выбрасывая вверх столбы пепла. А он бежал, бежал, бежал, сначала с мамой, потом один.
Бежал.
- Schlaf nicht, Ditmar! - толкнул его в плечо Вилли.
- Ja.
Конечно, где тут спать, когда тебя дёргают то туда, то сюда?
Вилли потащил Димку в конец зала, где выставлялся блестящий, сияющий хромированными деталями легковой "мерседес-бенц". Мимо проплыли плакаты с рабочими, солдатами и с белокурыми девушками на фоне развевающихся рейхс-флагов. Каким-то совсем невозможным наваждением перед Димкиным носом проскочил стол с продуктами, выпускаемыми предприятиями Германии. И розовое мясо, и окорок, и шпик, и консервы с тушёнкой и овощами, и хлеб, и масло, и яйца, и тонкие жёлтые макароны, и зелёные шарики гороха, и пшеничные зёрна, и - рядом - мучная горка.
Жалко, Вилли не дал остановиться. Он, наверное, ел то же мясо каждый день. Ещё, возможно, нос воротил, если не мягкая свинина, а жёсткая говядина.
- Führer fuhr dieses auto! Машина фюрера!
Глаза Вилли так и светились от восторга. Он застыл у автомобиля, и Димке пришлось изображать, что он восхищен не меньше.
- Über! Genau?
- Ja, Ditmar!
Публика обтекала их, но кто-то нет-нет и толкал Димку в плечо или щёлкал по уху, обязательно шипя:
- Untermensch.
Димка втягивал голову.
Ему представлялось, как они с Лёшкой сбегают к партизанам или через линию фронта, и там ему дают автомат. Он сначала пробирается в "Химсдорф" и освобождает ребят, но тихо не получается, потому что его замечает фрау Доггель. Он, конечно, вскидывает автомат. Тра-та-та-та! Фрау Доггель так и скатывается по лестнице со своей тростью. Поднимается фройлин Зибих - тра-та-та-та! Ганс шлёпается в кастрюлю, медсестра фройлен Шухе выпрыгивает в окно. Тра-та-та-та!
Ему их совершенно не жалко. Разве что фрау Плюмм немного жалко, потому что она иногда подкармливала тех, кому выпадало дежурство в прачечной. Но её можно только ранить.
А затем они освобождают город, и фашисты, огрызаясь, кидая гранаты, отступают к зданию музея, и уже там...
- Ditmar!
- Was? - захлопал глазами Димка.
- Ты спать?
- Нет!
- Mein vater sagte, wenn unsere armee Molotow nehmen, kaufen wir uns auch einen "mercedes", - сказал Вилли. - Понять?
- Да, вы купите "мерседес", - кивнул Димка.
Вилли просиял.
- Gut. Weitergehen?
- Да.
Они обошли зал по периметру. Херр унтерштурмфюрер с фрау Эберт стояли у входа и разговаривали с пожилой парой гражданских: мужчина - в коричневом костюме, женщина - в синем платье под лёгким пальто.
Херр унтерштурмфюрер смеялся. Гаду было весело.
Димка попытался вспомнить, в каком пальто была мама, когда пропала, и не смог. Всюду шаркали и отрывисто разговаривали по-немецки. Это очень мешало, хотя и сам Димка часто уже думал немецкими словечками. Вроде начинаешь размышлять по-русски, а в конце оказывается, что друг по палате у тебя "freund", и планируешь ты не письмо домой в карантинную зону написать, а "schreiben einen brief".
С Лёшкой было также, и он ненавидел это до зубовного скрежета. Они даже условились на щелбаны, если между собой кто-нибудь что-то по-немецки ляпнет.
Неугомонный Вилли скакал от стенда к стенду, от экспозиции к экспозиции, от образцов крупповской стали он тащил Димку к ярким отрезам тканей, от кофемолок, сковородок, ножей и электрических ламп - к кинокамерам и фотоаппаратам. Ещё были граммпластинки, губные гармошки, радиоприёмники, ранцы, грязно-серые брикеты походного мыла и склянки с одеколонами и духами, карандаши, стопки бумаг, книги в бархатных обложках, аптекарские и простые весы, крючки, бокалы и фляжки.
Светлая Лёшкина голова нигде только не мелькала. Скорее всего, толстый Максимиллиан сразу потащил его в третий зал.
- Alles! - сказал наконец Вилли, осмотрев напоследок значки и марки, выставленные под стеклом. - Hier ist alles.
Димка выдохнул. Едва не сказал: "Wunderbar!".
В третий зал пускали через тёмную арку, едва подсвеченную одиноким плафоном. Здесь стрёкот сделался громче, завибрировал, задрожал, наполнился электричеством воздух, тягучая, похожая на долгие вздохи неведомого существа музыка поплыла из спрятанных динамиков.
Вилли крепче сжал Димкину руку.
- Zeitrahmen.
- Nur keine angst!
- Я... нет... - заупирался Вилли.
Тогда за плотный занавес Димка шагнул первым.
Ничего страшного не случилось. Открылось длинное помещение, похожее на пустой заводской склад или ангар, который ему однажды показывал отец. Гулкая пустота и переплетение ферм под потолком. Только самолётов не было. Вместо них на приличном расстоянии друг от друга вспухали под прожекторами гигантские золотистые и дымчатые капли, и по их лоснящимся, полным переливов спинам пробегали искры. Капли словно росли из пола, из бетонных плит, и, казалось, только хлипкие дощатые барьерчики с надписью "Stop!" служат препятствием, чтобы они не расползлись, будто слизни.
Ещё всюду толстыми змеями вились провода.
- Was ist los? - спросил дрожащим голосом Вилли из-за занавеса.
- Зал, - сказал Димка.
- Gut.
Шагнув, Вилли поймал Димкину ладонь.
- Das sind zeitrahmen, - возник рядом с мальчишками старик во фрачной паре, объявлявший об открытии музея. - Oder temporahmen.
Он отвёл руку, приглашая их пройти вперёд. Следом уже торопился, притопывая сапогами, бледный гауптман с рейхсмаркой в пальцах.
- Bitte, - сказал ему старик, указывая на ящик с прорезью.
Гауптман сунул купюру в прорезь и получил билет - клочок бумаги, оторванный от свёрнутой в рулон ленты.
- О, Maximillian!
Бросив Димку, Вилли запрыгал к своему приятелю, который важно обходил по кругу одну из капель-темпорам. Лёшка собачкой брёл за ним следом.