- Не надо, отец, - угрюмо заметил Мыкыч. - Зачем себя терзаешь! Это нам не поможет. А вот я заставлю пролезть этого Миху сквозь игольное ушко и кишки свои намотать на эту иглу.
Мыкыч вернулся в свою комнату, а Кадыр лежал на тахте, словно в забытьи, и только шептал:
- Попали в лапы Михи. Боже мой, Миха, над которым все издевались! Это я-то, Кадыр, во власти сына раба, служившего посмешищем всему народу! Господи, зачем я дожил до этого!
Мыкыч, закручивая усы перед зеркалом, крикнул из своей комнаты:
- Успокойся, отец! Ну, что значит Миха по сравнению с нами! Погоди, я одолею его и сяду на его мертвое тело, как на бревно.
Кадыр с трудом приподнялся на тахте, сжал мясистыми ладонями голову и долго глядел на пол.
Из своей комнаты вышел разодетый, как на праздник, Мыкыч и некоторое время молча, скорбно стоял перед отцом.
- Я еду по делу к Махмету. Если кто-нибудь спросит меня, скажите, что я поехал в Очамчира.
Он взял плеть и вышел, горделиво развернув плечи. Во дворе его ждала гнедая лошадь. Ее бока лоснились под разукрашенным серебряными позументами седлом. Мыкыч проворно вскочил в седло, и лошадь, кося глазом, рванулась к высоким воротам.
Когда Мыкыч подъезжал к селению, стемнело. Было тихо кругом, из ближайших деревень слабо доносился лай собак. Мыкыч в дороге был сосредоточен, строил разные планы, как бы верней и безопасней для себя прикончить Миху. Мыкычу чудилось - слепая ночь ему шепчет: «Герой ты из героев, Мыкыч!» Миху он считал личным врагом и ненавидел еще больше, чем Кана, сменившего Темыра на месте председателя сельсовета.
Словно это случилось вчера! Мыкыч вспомнил о том, как когда-то, еще подростком, Миха целовал подол архалука Кадыра и молил: «Разрешите засеять землю исполу. Если бы не вы, куда бы я пошел, кого бы просил?…» Эх, знал бы Мыкыч тогда, что так станется, он уже давно прикончил бы Миху! В прошлые времена кто бы обвинил Мыкыча за убийство какого-то жалкого, Михи! Теперь же даже рабы рабов стали людьми.
Ну вот и селенье, где было отцовское поместье Махмета, имевшего свой дом и в городе. Мыкыч спешился у дома зятя, привязал коня, расправил позументы на седле, погладил скакуна по крупу и вошел в дом. Из кухни выплыла Ханифа, держа перед собою ярко горящую свечу.
- Унан! [17] Это ты, мой Мыкыч?! - воскликнула она. - Дай обойду вокруг тебя.
- Вы еще не ложились? - спросил брат и, пройдя мимо сестры на кухню, сел угрюмый на скамью и затем, вздохнув, поглядел на приветливые языки пламени в очаге.
- Ты что, услышал и приехал? - не отвечая на вопрос, так же невесело спросила Ханифа.
Мыкыч повернул голову.
- Что услышал?… Что у вас случилось?
Ханифа тяжко вздохнула.
- Думала, ты услышал и потому приехал. - Она медленно опустилась около брата на скамью. - Как видишь, время против нас и нам приходится склонять голову, а может быть, и погибнуть раньше других людей нашего круга. Мало того, что лишили нас права голоса, а тут еще новая беда стряслась.
- Да говори же, что случилось?
- Вчера утром к нам явилась какая-то комиссия; ей, видишь ли, нужно передать нашу землю колхозу. И когда эти люди сказали, что пришли отбирать землю, Махмет хотел прогнать их. Они поспорили с ним, и твой зять вышел из себя, - сам знаешь, какой он горячий. Он слова не дал вымолвить, выхватил кинжал и ранил одного из них… из этой самой комиссии.
Мыкыч помрачнел, когда услышал это. Он прикусил ус, помолчал и злорадно произнес:
- А все-таки молодчина Махмет! Мне бы такой случай! - И Мыкыч даже погладил себя по груди.
- Матушки! - воскликнула сестра. - И это тебя радует! Ты же видишь: нас совсем разорили!
- Кого ранил Махмет? - отрывисто спросил брат.
- Да хоть бы кого-нибудь порядочного, тогда бы еще ничего, а то пропадать ему за такую падаль, за дурака Чина!
Мыкыч пренебрежительно сморщился.
- Лучшего не нашел! Неужто в комиссии порядочней никого не было, чтобы проткнуть его кинжалом? Как же промахнулся наш Махмет!
- Уж, видно, так написано ему на роду. Откуда ты знаешь Чину? Мы его соседи - и то хорошенько его не знали.
Мыкыч махнул рукою.
- Этот ничтожный человек пас в горах скот, и я бывал у него в шалаше. Сколько раз он поил меня горячим молоком и униженно кланялся! Как же Махмету подвернулся именно этот осел? Надо знать, в чьей крови можно испачкать кинжал. Чина!… Вот обида!
- «Осёл», говоришь? В наше время пастухи стали старшими над нами.
- Ну, это не надолго. Из этого ничего не выйдет хорошего для них же самих, - произнес сквозь зубы Мыкыч. - Кое-кого из этих людишек мы уничтожим - это для начала. Они сами напрашиваются на беду.