Шевеля босыми ногами, лениво подперев небритый подбородок рукой, Ахмат пристально глядел на быстрые руки дочери, переводил взгляд на жену, которая дожаривала курицу, отодвинув вертел подальше от огня.
- Кажется, все, - сама себе сказала старуха.
Ахмат неожиданно громко засмеялся, и Зина с любопытством взглянула на отца.
Селма оскорбительно заметила:
- Этого старика, наверное, ночью попортил домовой.
Ахмат показал глазами на дочь.
- Посмотри на Зину, что она делает: не подогрела сковороды и положила пирог.
Старуха, обомлев, взвизгнула:
- Да что с тобой, Зина, ты в уме ли? Старалась, воспитывала тебя, а ты даже пирога не можешь испечь как надо!
Зина растерянно взглянула на мать и грустно сказала отцу:
- Сделаешь плохо - ругается; хорошо сделаешь - все равно бранится… Такой уж характер…
Девушка подняла сковороду и понесла к огню.
- Я тебе - мать, - вдогонку крикнула Селма, - и чем меня учить уму-разуму, ты бы лучше сама прежде научилась, как нужно класть пирог на сковороду!
Зина повернулась к отцу:
- Мама расстроена. С тех пор как услышала о Хакуцве, она только и знает, что проклинает Миху с Темыром, будто это они свели у соседей буйволов.
Отец насмешливо поддакнул:
- Это, конечно, вполне возможно. Темыр, который живет в Москве, украл у нас по соседству буйволов, а Хакуцв, разумеется, здесь ни при чем.
- Когда у нашего бедняжки Хакуцва находили что-нибудь… приставшее, - сказала слезливо Селма, - разве не Темыр упрекал его, что он вор! Чтоб он света не взвидел, Темыр, а не то что молиться на него!
- Получается: украл Хакуцв, потому что упрекал Темыр, - заметила Зина.
Селма яростно закричала:
- Что за дерзкая девчонка растет! Слова о Темыре не даст сказать! Взгляните-ка на нее: «где нет ее деревянной миски, - она и туда со своей ложкой лезет».
Ахмат встал, сунул ноги в чувяки и взял посох.
- Не ждите меня, ешьте одни, - произнес он сердито и вышел из дому.
Ахмат взглянул на небо, тучи уже поднялись высоко, и он подумал, что было бы лучше, если бы испортилась погода: дожди умерили бы засуху. Опираясь на посох, старик пересек пустырь и заметил - кто-то идет в том же направлении, что и он.
Войдя в лощину, Ахмат догнал человека, - то был Степан, пожилой человек, вступивший вместе с Ахматом в колхоз.
- А я думаю, кто это идет? Куда собрался?
- Никуда, - отозвался Степан. - Так, неподалеку… В одно место. А ты куда?
- Иду к Мыкычу.
Степан пристально взглянул на Ахмата и признался:
- Тогда у нас один путь.
Ахмат помолчал и осторожно спросил Степана:
- Как понять, для чего сегодня собираются на моление у Мыкыча?
- Не знаю. Вот я уже стар, никогда не слыхал, чтобы у Мыкыча происходило моление. Он давно забросил это дело, даже в церковь не ходит.
- Это и удивительно, - подтвердил Ахмат.
- Когда он тебя позвал? - спросил Степан. - Мне он сказал еще третьего дня!
- А мне - сегодня. Придем - увидим.
Степан, словно нехотя, спросил:
- А помнишь, что делал Мыкыч при меньшевиках? Не помнишь! Как он заставлял приклеивать к стенам рублевые бумажки, - это было тогда, когда Есыф предсказал потоп.
- Ах, да! Об этом долго говорили, - вспомнил Ахмат.
Степан продолжал:
- Тогда я еще больным лежал… Помню, все вокруг пали духом, говорили, что наступает конец мира. Как-то я пошел к Есыфу, чтобы он погадал мне на куриной лопатке. Захожу во двор - двери дома заперты. Мне показалось, кто-то вышел из пацхи [19], я услышал скрип дверей и чей-то шепот. Вошел в дом. Меня встретил Есыф, чем-то встревоженный, я без лишних слов решил приступить к делу и вытащил из кармана куриную лопатку… В это время к воротам подъехал всадник. Я вгляделся пристальней, - эго был Мыкыч. Мое любопытство встревожило Есыфа. А я притворился, что никого не вижу, и протягиваю ему куриную лопатку. Есыф поднес лопатку к глазам, нахмурился, точно прочитал на ней много-много неприятного, и зашептал: «Сотворивший нас, сжалься над нами. Мы все, бедные, в твоей власти». Потом сказал: «Поторопись домой и, когда придешь, дай господу зарок, что сыщешь для него барана без единого черного волоса. Приготовь красивые большие свечи, по одной свече на душу, и прикрепи к косяку, а пониже приклей рублевые бумажки. Завтра приходи со всей семьей в дубовую рощу, захвати эти деньги и свечи. Да смотри, никого из детей дома не оставляй! Сегодня об этом известят всех, кто живет в Акуарче и в Накоу, и растолкуют, что вы должны делать». С этими словами Есыф вернул мне куриную лопатку и сказал: «Ты должен оставить мне несколько грошей, иначе плохо будет перед богом, и как бы это не было нарушением запрета». Я отдал три рубля, погнал коня домой, приехал и сделал все, как мне приказал Есыф. Утром валил снег, я взял с собой детей, жену и пустился в путь.