Именно такого финала, вероятно, многие и ждали. И были это люди, совершенно незнакомые с истинной сущностью человека, которого не просто так прозвали Цикутой, за что сполна и поплатились, поскольку буквально на следующий же день после нашего прибытия в столицу вспыхнула настоящая бойня.
Глава 17
Делами церкви занимается совет приоров он же совет старейшин. Империя поделена на девять приоратов, территорий, на которых главенствует избранный церковью старейшина. Половину доходов от своей деятельности приораты обязаны направлять в казну ордена, остальные же средства они могут распределять по своему разумению. И это, пожалуй, единственный камень преткновения, уже многие годы грозящий окончательно разделить церковных владык и иерархов ордена. По общему разумению, да и по моему мнению тоже, половина — это слишком много, пусть Антартес и завещал нам делиться. В конце концов, жадность, с которой мытари ордена залазят в мой карман — это самый настоящий смертный грех.
Василий, третий епископ Авермула.
Преподобный Соломон визжал громче, чем свинья на бойне, когда пяток его коснулось раскаленное докрасна железо. Голое тело его, больше напоминавшее мешок с жиром, в свете факелов, освещавших подземные казематы, выглядело страшно. Я едва мог сдерживать тошноту от вони горелой плоти, казалось, пропитавшей здесь каждый камешек. Цикута же смотрел на экзекуцию с полнейшим равнодушием. В соседних камерах точно так же пытали всех, кому не посчастливилось убежать из столицы прежде, чем сюда заявились сторонники инквизитора. Здесь оказались все девять приоров, прибывших в Стаферос выразить своё почтение новому, как они полагали, Великому магистру. Здесь же находились тридцать восемь членов совета и еще бесчисленное количество тех, кто не успел вовремя переметнуться на сторону «праведных воинов». Их вопли до конца дней моих будут являться мне в кошмарах.
Не было никого, кто мог помешать свершиться этому, поскольку никто попросту не ожидал подобных действий от Августина, наивно полагая, будто победитель просто возьмет своё и одарит всех, кто ему помогал в достижении этой победы. Мне страшно было представить, что случится после подобной выходки. Старейшины были не просто влиятельными людьми, они имели прямое влияние на императора и держали в своих руках значительную власть, которая в скором времени должна была увеличиться еще более за счёт сепарации церкви. Цикута же, прежде готовый пойти на уступки и предоставить им долгожданную независимость, поступил так, как никто и вообразить не мог, давая своими действиями однозначный ответ всем, кто ошибочно полагал, будто орден можно просто взять и разделить.
А началось всё достаточно спокойно. После официального приёма в капитуле, где присутствовали все, выражающие свою однозначную приверженность к консервативному течению, Августин удалился на длительное совещание, продлившееся без малого восемь часов. Новая гвардия инквизитора тем временем успешно заняла новые рубежи, сменив абсолютно всех, кто прежде нес службу в стенах капитула, включая поваров в обширной кухне цитадели. Императора к счастью (а может, и к несчастью) в городе не оказалось, поскольку он вместе с матерью отбыл в главный порт Мраморного моря — Текрон для «инспектирования флота». Вместе с ним отбыла и его личная гвардия, в результате чего в городе остались только вигилы и ополчение, по военному времени несущее стражу на стенах города, в отсутствие императора находящегося в руках сената. После обширного совещания Цикута, как и было обговорено с преподобным Соломоном, уделил время совету приоров, прибывшему в полном составе со всех фем и провинций империи для составления договора, согласно которому Церковь отделялась от ордена и наделялась особыми правами.
Здесь и вышла первая заминка. Буквально через час интенсивных волеизлияний церковных иерархов, жадно набросившихся на прибывшего триумфатора со своими требованиями, Августин попросил почтенных старейшин прерваться, после чего покинул главный зал капитула, который через минуту заполнили люди в красных доспехах.
Вскоре оказалось, что и среди присутствующих на первом совете людей произошла серьезная зачистка. Всех, косвенно или прямо причастных к бойне в Клемносе, арестовали и отправили в казематы, равно как и тех, на кого указали проверенные люди Цикуты. А таких обнаружилось немало. Августин же, перед тем, как устроить показательный суд, сделал всё, чтобы суд этот свершился быстро и максимально жестоко, отдав неугодных в руки палачей, чтобы те пытками вырвали все необходимые признания.
***
— Преподобный Соломон Эссентский, приор Кантарра и Святой земли, сознаешься ли ты в заговоре против благополучия Священного Ордена Антартеса, целью которого было разделение оного, неминуемо повлекшее за собой падение столпа истинной веры?
— Да, я сознаюсь!
Соломон, которому теперь недолго уже оставалось быть преподобным, мелко дрожал. На лице его застыла гримаса ужаса, и он, казалось, готов был сознаться в чём угодно, лишь бы больше никогда не видеть своих палачей.
— Сознаешься ли ты в том, что поддерживал праведное дело исключительно из корыстных побуждений, дабы получить власть и влияние бо̀льшие, чем имеешь?
— Сознаюсь!
Экзекутор в белой тунике, выделяющийся среди кроваво-красных одеяний остальных присутствующих в зале людей, зачитал еще с десяток обвинений различной тяжести, в которых Соломон, всё с той же интонацией охотно сознался. После этого толстяку, уже не способному самостоятельно стоять, поднесли документ, в котором тот дрожащей рукой расписался, не осознавая, что подписывает себе смертный приговор.
— Уведите его, и да сжалится над его грешной душой Антартес.
На каменном лице Августина не дрогнул ни один мускул. Быть может, он и испытывал какие-то чувства глубоко в душе, но ни одно из них не пробилось наружу. Соломон был первым в чреде десятков и сотен тех, кому предстояло признать свои многочисленные грехи, но мне, казалось, достаточно было лишь одного несчастного приора, чтобы утратить сон и покой на ближайший месяц. Я пребывал в глубоком состоянии шока и действовал скорее по наитию, чем обдуманно. Августин будто специально заставил меня присутствовать при всех «процедурах», применяемых к тем, кто, как он считал, были врагами истинной веры, ордена и самой империи. Я же, стоя от него по правую руку, наблюдал и думал о том, действительно ли рядом со мной тот Августин, которого я знал всё это время, или же кто-то другой, кто выполз наружу под его личиной.
— За всё нужно платить, Маркус. Но не за всё до̀лжно платить так, как от тебя того требуют. Я, ты, все мы сражались не ради денег, не ради славы и не ради власти. Те, кто намеревался получить именно это, сейчас здесь, в темнице, пожинают плоды своей необузданной гордыни. Орден — это не просто скопление людей, разделяющих власть и влияние, распихивающих по карманам золотые юстинианы. Это та опора, одна из немногих, на которых держится сама империя. Далеко не все понимают эту очевидную истину.
С этим я мог бы вполне поспорить, но делать этого, разумеется, не стал. Августин видит во всех моих действиях некую божественную направляющую, и пусть видит дальше, поскольку невозможно поручиться, как именно поступит инквизитор, стоит ему убедиться в обратном.
На третий день мне удалось оказаться в камере Трифона. Человек этот уже более не походил на самого себя, превратившись в некое ужасающее подобие человека. Но он был одним из немногих, кто еще не сломался, продолжая посылать проклятья на своих палачей. Мне даже удалось добиться того, чтобы остаться с ним наедине и поговорить, хотя бы несколько минут.
— А что ты здесь делаешь? Ужели ты окончательно перекинулся на его сторону?
— Я всегда был только на своей стороне.
— Ты остался таким же глупцом, каким я тебя помнил. Ты либо с ним, либо против него, а третьего не дано.
Говорил он медленно и сильно растягивал слова. Оба его глаза заплыли, и, кажется, меня он видеть уже не мог, но чутко реагировал на каждый шорох, поворачивая голову в ту сторону, откуда доносился звуки моих шагов.
— Зачем ты пришел ко мне? Решил навестить старика?