— За что же их так? — стараясь выглядеть максимально бесстрастно, поинтересовался я.
— А за что всех остальных? Просто схватили и увели. Ты ведь теперь из людей Цикуты, так что должен сделать хоть что-нибудь. А еще ты должен мне услугу, не забыл?
— Не забыл.
Я зло стиснул зубы, припомнив это уже забытое недоразумение. Кто они ему, в конце концов, чтобы пытаться вырвать этот кусок мяса из пасти такого бешеного пса как Цикута?
— Хотя бы задержи экзекуцию, пока император не вернётся и не отправит Цикуту на плаху.
— И меня вместе с ним?
— Я не это имел в виду…
— Почему ты так радеешь за их жизни? Они и медной монеты не стоят, особенно теперь. А будешь совать свой нос куда не следует, вскоре и сам отправишься вслед за ними.
Экер отпрянул, будто обжегшись, и посмотрел на меня уже совершенно другим взглядом. В его взгляде явно читался испуг, перемешанный с чем-то похожим на разочарование.
— Это ведь наши братья, они ни в чем не виноваты, я точно знаю.
— Ты прав, братьев у меня двое, вот только ни одного из них не зовут Игнатием или Витом. Отчего ты так уверен в их невиновности? Тебе, в таком случае, тоже стоит дать показания, и рассказать обо всём людям Цикуты.
Тут в разговор вступила группа поддержки Экера, всё это время безмолвной тенью стоявшая за его спиной. Четверо будущих дознавателей, с которыми я был мало знаком, и имена которых я практически забыл. Один из них, кажется, и вовсе собирался пойти по стезе тех, кто сейчас должен был мило беседовать с «братьями» Экера.
— Давай отойдем немного в сторону и поговорим без лишних ушей, — обратился ко мне один из них, высокий темнокожий каддарец, — прошу тебя.
Последняя фраза прозвучала почти умоляюще, но я сразу насторожился, будто опасаясь того, что они заведут меня за угол и перережут горло. Неспроста эта компания собралась тут, и не о благополучии своих названых братьев печётся Экер. Хотя этот-то, может, как раз об этом и думает.
— Игнатия с Витом не просто так на допрос забрали, в этом ты прав, — продолжал всё тот же каддарец, когда мы наконец добрались до чьих-то апартаментов, закрывая за собой дверь, — эти двое пытались отравить Цикуту и его ближников.
— Тогда мне тем более нет резона помогать им.
— Помогая им, ты поможешь и нам, вот в чём всё дело.
— Если дело дойдет до пыток, они сдадут нас с потрохами, и тогда уже наша очередь будет идти на костёр, — вмешался в разговор второй, которого звали, кажется, Ма̀ксимом.
Голос у него заметно дрожал, в большей степени от возбуждения, чем от страха, и в тёмных глазах горел какой-то нехороший огонёк. Максима я знал достаточно хорошо, как знал и его не слишком здоровый нрав, благодаря которому он и заслужил свою дурную репутацию.
— Вы пытались убить Августина и его сторонников, а теперь говорите обо всем этом со мной, да еще и просите помощи. В своём ли вы уме?
Рука моя непроизвольно легла на рукоять меча. У остальных при себе не было никакого оружия, по крайней мере, на виду, и это немного успокаивало.
— Жизнь за жизнь, так сказать, — отстранив своего взволнованного товарища, пояснил каддарец, — помнишь ли ты, как оказался за стенами города в ту ночь, когда в капитуле произошел пожар?
— Не особо, — уклончиво ответил я, еще не предполагая, к чему он клонит.
— Трифон приказал тебя отравить в тот день. Когда об этом узнал наш любимейший брат Экер, ты уже принял первую дозу, которая почему-то тебя не убила. Если бы не мы, на следующий день в твоём завтраке принесли бы еще одну, и ты бы уже точно отправился к праотцам. У тебя начался бред и лихорадка, ты стал зачем-то требовать какие-то цимбалы и порывался отправиться к покоям Великого магистра, затем и вовсе стал убеждать нас, будто из туалета вот-вот должны вылезти какие-то бандиты. Мы не знали, что с тобой делать, поэтому попытались спрятать, хотя бы до тех пор, пока яд тебя либо окончательно не прикончит, либо ты не выздоровеешь.
— Короче говоря, — закончил рассказ Максим, — в определенный момент ты попросту исчез. В связи с этим у меня, конечно, к тебе много вопросов, но я рад, что ты всё-таки жив.
— И где же вы меня прятали?
— В покоях Великого инквизитора, упокой Антартес его душу.
История эта проясняла достаточно многое, отсеивая ту мистическую часть, которой приходилось довольствоваться прежде. Бред, галлюцинации и фантасмагорические сны, ничего более. По крайней мере я теперь знал, что не сошел с ума, если, конечно, всё здесь сказанное является правдой. По счастливой случайности покои Великого инквизитора находились рядом с тем местом, через которое должна была проникнуть группа Цимбала. Но что же произошло в действительности той ночью? Встретился ли я с этим головорезом?
— Пыльца лунницы — вещь неприятная, и всё бы выглядело так, будто ты сгорел от воспалившейся раны. Впрочем, еще удивительно, что ты не сломал шею, скрывшись от нас.
— Но почему вы вообще решились меня спасать?
— Меня удивляет твой вопрос, брат Маркус.
Только взглянув в бесконечную синеву глаз Экера, я понял, что вопрос этот явно лишний. Несмотря на то, что человек этот всегда был мне крайне неприятен, он же, в конечном счёте, спас мне жизнь. Если так оно и есть, я теперь действительно обязан помочь им. пусть даже они и злоумышляют против Августина.
— Почему бы вам просто не сбежать подальше от того, кого теперь вы уже сами пытались отравить?
— Проблема в том, что нынче выход из капитула всем, кто не имеет особого разрешения Цикуты, запрещен. Как, собственно, и вход, если ты не заметил, у нас тут военное положение.
— Как же тот путь, которым ушел я сам?
Все пятеро переглянулись, не понимая, о чем речь, и снова посмотрели на меня.
— Вероятно, это был туалет рядом с тем местом, где вы меня оставили. У меня есть все основания полагать, что именно через него мне и удалось покинуть капитул, потому как, направляясь сюда, именно через него я намеревался бежать. Благо, им уже давно никто не пользуется.
— Мне туда не пролезть, как и брату Экеру, — покачал головой каддарец, не выказав и тени брезгливости, — конечно, собственная жизнь дороже возможности искупаться в дерьме, но туалеты в капитуле делали специально так, чтобы максимально усложнить задачу тем, кто захочет через них войти или выйти. Через эту трубу с нашим телосложением не протиснуться, даже если обмазаться маслом. У этой троицы, впрочем, должно получиться.
— Оставим этот дерьмовый вариант напоследок, — судорожно рассмеявшись на собственной остротой, вмешался Максим, — ты не мог бы замолвить за нас словечко перед преподобным?
Каддарец презрительно скривил губы, по лицам же остальных явно можно было понять, что этот вариант они считали полнейшим безумием. Я и сам это прекрасно понимал, памятуя, с каким бесстрастным лицом Цикута наблюдал за тем, как с его недавнего друга Соломона живьем сдирают кожу. С другой стороны, если инквизитор еще не до конца обезумел, казнить остальных он не будет, поскольку добавлять себе врагов в лице их благородных и влиятельных семейств — это уже сверх всяческой меры. К спасению ордена казнь пятерых юнцов уже не имеет никакого отношения. Однако в этом я был совершенно не уверен.
— Я что-нибудь придумаю, — заключил я, — а теперь мне пора.
— Ты с НИМ говорить будешь? — с каким-то трепетом в голосе удивился Экер.
— Да, брат мой.
Казалось, они ни за что меня не отпустят, пока я что-нибудь не придумаю, но обошлось. Я понимал, что лучшим вариантом тут действительно был побег через туалет, поскольку договариваться с Цикутой — что играть с огнём. На что они вообще рассчитывали, покушаясь на его жизнь? Вероятно, надеялись таким образом возвыситься, когда всё уляжется. Впрочем, у них я этого так и не спросил. Через несколько минут я уже стоял в дверях приемного зала, где теперь обитался Августин, с замиранием в сердце наблюдая за выверенными движениями инквизитора, механически подписывающего одну бумагу за другой.
***
— Проходи, сын мой, садись, — тоном, близким к дружелюбному, приветствовал меня Августин.