— Ты славно послужил своему дому, сын мой, — серые глаза отца лучились веселостью, наблюдать которую в последний раз мне доводилось довольно давно, — ты, к тому же, показал немалое мужество в битве, которое я хочу похвались отдельно. Я рад, что не ошибся, доверив тебе родовой меч. Теперь же о важном: после церемонии воцарения Фирмоса, тебе предстоит связать свою жизнь узами брака с Виргинией Мелий. Виктор, насколько мне известно, уже просветил тебя.
Меньше всего мне сейчас хотелось думать об этой свадьбе. Последние дни я чувствовал себя абсолютно опустошенным, как будто и меня выжали все соки, но в образовавшуюся внутри пустоту больше нечего было поместить. Одолевавшая меня последние дни грусть казалась мне беспричинной, и почему-то больше не получалось радоваться тому, от чего я только недавно был в восторге. К грусти примешивалась затаённая до времени злость, будоражащая душу. Я перевел взгляд с довольного жизнью отца и взглянул на мать, как всегда безучастную. Её полуприкрытые веки и полная расслабленность и отстранённость выражали только глубокую скуку и безразличие. Виктор был её полной копией, когда принимал дурман, к которому он вернулся вскоре после приезда отца.
— В десятый месяц жатвы вы станете законными супругами. Мне еще предстоит подумать над твоей службой ордену, поскольку для тебя, вероятно, найдётся более подходящее место, достойное брата самого императора. Всё-таки насаждение веры и пытки еретиков — дела не слишком благородные.
— Теперь иди, — помолчав немного, будто раздумывая над чем-то, закончил отец.
Мне не оставалось ничего другого, кроме как согласно кивнуть, поскольку мнение моё, само собой, не имело никакого значения. Свадьбу с незнакомой мне девушкой я ещё мог стерпеть, но вот от ордена отказываться не собирался. Я очень рассчитывал сбежать куда-нибудь подальше, как только закончатся свадебные торжества, в тот же Мелькат, частично оккупированный теперь войсками империи после окончания войны. Пытки еретиков и вправду занятие не слишком благородное, но кому-то же нужно делать и эту работу. В большей степени меня манили далёкие земли, и я бы с радостью умчался в них сей же час, если бы Августин отдал такой приказ.
Фирмос готовился к принятию власти и, по моим прикидкам, это должно было занять не одну неделю. И отец и мать были заняты только этим, поэтому никто из них даже не спросил о том, как моё здоровье. Наверняка они знали о том, что я едва не погиб, но как и всегда «едва» для них ничего не значило. Виктор же, по всей видимости, переживший не слишком простой разговор с отцом, на некоторое время отошел от дел, вовсе покинув Стаферос. Я же занялся тем, чем занимался прежде: абсолютным бездельем.
Но прежде я всё-таки уделил время встрече с Цимбалом, который ещё глубже запрятался в свою нору на окраине города. Дела у него шли как нельзя лучше, потому как деньги, полученные от меня, бывший легионер потратил с максимальной для себя и своего положения пользой. Убежище его, с виду похожее на развалины, внутри выглядело ничуть не хуже дома какого-нибудь богатого купца. Вкусом Цимбал оказался не обделен, несмотря на кажущуюся твердолобость.
Когда мы наконец остались вдвоём для разговора с глазу на газ, я напрямую спросил его о событиях той ночи.
— Моим людям удалось пробраться в капитул, как и договаривались. Вот только никакой женщины, о которой ты говорил, мы не нашли. Нужно было сворачивать операцию ещё тогда, когда её не обнаружилось в условленном месте, но я отчего-то решил рискнуть.
— И что потом? Как ты рассчитывал найти меня без её помощи?
— Не знаю, кир, я просто чувствовал, что тебе грозит опасность, и не особо раздумывал.
— Так вы всё-таки нашли меня?
— Да, но… Ты был уже мёртв, по крайней мере, мне так показалось. Поэтому мы вынесли твоё тело, то есть, тебя, и оставили в схроне, чтобы потом, значица, забрать. Но ты исчез, а потом вдруг объявился живым и здоровым.
Голос Цимбала дрожал от волнения, и в своих объяснениях он перескакивал с начала на конец и обратно, но общую суть мне всё-таки удалось уловить.
— А как же пожар?
— Это моя заслуга, — гордо улыбнулся Цимбал, — поняв, что денег с тебя не стрясти, я решил хотя бы отомстить. В итоге я пробрался туда, куда ты мне рассказывал, и поджёг всё к демоновой матери. Раз десять, если память не изменяет, заблудился, но до цели дошёл, будто какое-то провидение меня вело.
— И в итоге выполнил заказ в полной мере.
— Это я уже много позже узнал. Очень я испугался, когда ты ко мне пришёл, думал, призрак твой решил по счетам заплатить, раз свою часть сделки я выполнил. Так ведь оно по-честному. Потом, конечно, осознал свою ошибку, и крепко задумался, как же так вышло. Да только не решился спросить прямо.
— Не ты один не решился.
Всё-таки пожар в цитадели оказался не случайным. Но Трифон, по всей видимости, даже не понял, что имел место поджёг, а не несчастный случай. Очередной фрагмент мозаики встал на своё место, и картина произошедшего сложилась окончательно. Волновало меня только одно белое пятнышко, которое никак не удавалось закрыть: кто же такая Сира, и, если она и была, то куда подевалась? Я перерыл весь капитул, но не нашел никого даже похожего на неё. Её не числилось среди приписанных к капитулу рабов, не была они ни служанкой, ни специальным агентом. Теперь, когда в ордене пришел к власти Цикута, все необходимые сведения оказались у меня в руках, но ответа на свой вопрос я так и не получил. Таинственная Сира исчезла точно так же, как и появилась.
— Но всё-таки, кир, ума не приложу, как тебе удалось выжить. Ты ведь даже не дышал, и весь холодный был, точно мёртвый.
— Возможно так оно и было.
На новые вопросы Цимбала я уже не ответил, целиком и полностью погрузившись в раздумья. Этот крохотный вопрос никак не давал мне покоя, и теперь, отдавшись безделью, я намеревался заняться им вплотную.
Эпилог
Трое сидели у тлеющего костра, заросшие бородами до самых глаз, покрытые пылью времён и сединой веков. В полнейшей тишине не слышно было ни звука, кроме едва различимого шороха одежд, когда одна или другая рука поднималась и переставляла фигурки на доске перед ними.
— Ты опять всё испортил со своей свободой воли, — сказал один, не отрывая взгляда от доски.
— Оставь свои упрёки, я сделал всё так, как ты и хотел, просто другими способами. Вмешательство Самуила чуть не стоило нам всех предыдущих усилий, поэтому выказывай ему своё недовольство, — невозмутимо ответил второй.
— Будьте вы прокляты.
Третий старик, сидевший чуть поодаль, смотрел куда-то в серое, перекрученное жгутами небо, тихонько раскачиваясь из стороны в сторону.
— Вы предали его, — добавил он спустя какое-то время.
— Его давно уже нет, друг мой. И кровью несчастных его уже не вернешь, как ни пытайся. Михаил хотя бы попытался спасти его детище, его память, вместо того, чтобы устраивать очередную кровавую резню.
— Без него эта память исчезнет в один миг, без него она не имеет никакого смысла.
— Это мы еще посмотрим. Ты даже представить себе не можешь, насколько крепка человеческая вера.
— Как и неверие, в общем-то, — отозвался тот, кого назвали Михаилом, — раньше божественные видения называли чудом, теперь же — безумием. Сколько еще пройдёт времени, прежде чем религия будет служить лишь для обогащения храмовников, стригущих свою паству?
Снова воцарилось долгое молчание.
— Вы слишком серьезно воспринимаете то, чем занимаетесь, — сказал, наконец, тот, чье имя еще ни разу не звучало в этих пустошах, — это просто игра, как и та, что сейчас перед нами. И Антартесу она уже надоела.
Ответом ему снова было молчание. Фигуры неспешно двигались по доске, снова и снова. Вскоре и тот, кого назвали Самуилом, не выдержав созерцания окрестностей, сел поближе и принялся жадно всматриваться в ходы двух извечных противников. Всё снова шло своим чередом.