Слотов знал по прежним рассказам Тика: его отец был физиком, весьма ценимым специалистом. Во время войны его как немца депортировали, он оказался в некой шарашке в Челябинске, где отличился. За него ходатайствовали видные учёные. В пятидесятые он стал настолько нужен, что его, несмотря на национальность, перевели в Ленинград. Это было редкое исключение.
Сейчас Слотов услышал подробности о семье. Ей выделили квартиру в новом доме. Тесную хрущёвку, но отдельную: две комнаты на троих. Тёзка, его отец и мать жили в коммуналке, в одной комнате. Мать Вольфганга стала сотрудником научного журнала.
- Не сочти, что я дёшево злословлю, - промолвил Тик озабоченно, со строгим выражением глаз. - Я называю факт, принципиально важный для дальнейшего… Кто была его мать? Санитарка, позже - уборщица.
Вячеслав Никитич вспомнил, что в своё время отметил это в биографии малоизвестного ещё человека. Приятель повторил, что не насмехается, и произнёс медленно, взвешивая каждое слово:
- Отец - охранник на заводе, потом слесарь, мать не стала никем, кроме как уборщицей. Представь уровень интересов, разговоров в этой семье. Немудрено, что мой тёзка учился не блестяще.
Слотов глядел поощряюще внимательно. Тик приподнял рукопись, под которой на его коленях лежала папка, и раскрыл её, говоря: у него имеются вырезки из газет начала 2000 года; выборы ещё не состоялись, журналисты пока не почувствовали рамки, за которые не стоит выходить. «Посмотри», - протянул вырезку из газеты «Шанс» за 2 февраля. Петербургские журналисты Роман Попов и Станислав Пылёв рассказали, что их герой окончил школу номер 281, куда пришёл после восьмилетки, с тройками по физике, химии, алгебре, геометрии. А какую оценку он получил за сочинение? Что ему поставили на экзаменах по истории, русскому языку? Учителя не могли вспомнить, а на просьбу показать книгу выдачи аттестатов последовал отказ. Директор школы сказала, что была рекомендация этого не делать. Вопрос «от кого?» оставила без ответа.
- Согласись, - проговорил Вольфганг, - что если бы в аттестате у моего тёзки по названным предметам стояли пятёрки, книгу бы показали.
Вячеслав Никитич выразил улыбкой, что вполне разделяет это мнение. Тик, всем видом подчёркивая, что подступает к важному пункту, произнёс:
- И я и он получили аттестаты летом семидесятого. К тому времени у меня с год как была брошюра об условиях поступления в вузы страны. Я выбрал ещё прежде журналистику, но иной раз западали мысли и о другом поприще. Короче, я пережевал всё, что касалось и философского факультета, и юрфака. На философский, как и на факультет журналистики, принимались предпочтительно лица со стажем работы два года.
- Да, о журналистике - точно! - подтвердил Слотов. - Я всё сдал на «отлично», а стажников и тех, кто после армии, приняли с четвёрками.
- Ну, а на юрфак принимали только имеющих стаж не менее двух лет или отслуживших в армии, - сказал Тик. Поступив на факультет журналистики ЛГУ, он, бывало, общался и со студентами юрфака. Указанное в брошюре подтверждалось: они пришли на юридический не со школьной скамьи. - Так как же так мой тёзка шагнул туда прямо из школы? Почему у него приняли заявление, документы?
Слотов, перед которым приоткрыли щёлку, кое-что, казалось ему, разглядел. Он притворился, будто размышляет, затем осторожно заметил:
- Были исключения. У нас в Риге, например…
Собеседник словно услышал то, что и хотел услышать.
- Были везде. Блат, взятка… Но откуда у этой семьи сумма на взятку? Копили?! С какой стати эти папа и мама воспылали идеей, что сын-троечник должен поступать именно на юрфак, да ещё на отделение международного права? Сколько деток из непростых семей метило туда! Конкурс там устрашал. В семидесятом было сорок человек на место. Убедись, - коллега показал ещё одну вырезку: публикацию Андрея Спирина в «Новой газете», в номере за 17-20 февраля 2000 года.
- У нас было восемь, - вставил Слотов, дабы не сидеть молчком.
- У нас - десять, - сообщил Тик и вновь обратился к исходному: - Допустим, мы забыли о необходимом двухлетнем стаже. Но тогда опять же вопрос. Он написал сочинение, сдал устные экзамены по русскому, истории, немецкому на «отлично». А до того в школе? Там, как видно, на оценки поскупились - а с чего в университете расщедрились?
- Подтянулся за пять-шесть недель! - насмешливо восхитился Вячеслав Никитич.
- Будь уверен, многие скажут: а почему нет? При таком конкурсе на такое престижное отделение все места заранее распределены меж блатниками. Ему просто не поставили бы одни «отлично». Только и дел: разок черкнуть не «отлично», а «хорошо».
Слотов хотел заметить, что жил не на Марсе, но приятель опередил его:
- Я не тебе, - он указывал глазами на рукопись, которую придерживал рукой на коленях. - Я задаю вопрос тем, кто не думает над очевидным. - Так вот, - продолжил Тик с ноткой нетерпения, - каким же образом он прошёл на юрфак?
Вячеслав Никитич уже догадался, однако изрёк иное предположение:
- Родство…
«Ответом была улыбка превосходства», - сказал он мысленно. А Тик не улыбался.
- Влиятельные люди из соображений престижа не допустят, чтобы родственница выносила горшки и мыла полы. Её сделали бы, по крайней мере, сестрой-хозяйкой, и она выдавала бы бельё.
- Ты всё учёл! - как бы приятно изумился Слотов.
Приятель, сосредоточенный на самом важном, сказал:
- Покровителя интересовал только мой тёзка.
- Вот ты о чём… - пробормотал Вячеслав Никитич, словно в растерянности от того, что проник в тайну нехорошего свойства.
Память из своих запасов подбросила о подобном. На крупном рижском предприятии комитет профсоюза возглавил необыкновенно молодой человек. Слотову поведали по секрету: паренёк, работавший инструментальщиком, попался на глаза большому начальнику и возбудил в этом мужчине участие. Чуткие ладони приняли птичку, усадили высоко на ветвь… Помнились примеры и из жизни творческой среды. Не только юные поэтессы удостаивались расположения влиятельных лиц. Автора книжицы стихов, не успела она выйти, приняли в Союз писателей, куда не так просто было попасть и соискателям с двумя книгами. Поэт был сотрудником многотиражки, а тут его назначили ответственным секретарём литературного журнала. Распоряжение исходило от персоны из ЦК, и те, кто знал об этом, лишь многозначительным взглядом выражали отношение к причине.
Вольфганг Тик несколько отстранённо, как человек, который следит за порядком своих мыслей, промолвил:
- Но как произошла встреча? С подачи. С чьей? Он ходил в школу высшего спортивного мастерства на Каменном острове…
Слотову подумалось о весе знания…
В эту ночь он поставил будильник на полчетвёртого. Поднявшись, сел за компьютер; когда отчёт был готов, послал депешку по электронному адресу, полученному у Бортникова: «Заказанное вами имеется. Куда и когда доставить?» Прихватил дискету на службу, полагая, что Николай Сергеевич не замедлит со звонком, и не ошибся. Передача товара состоялась у места парковки машин, когда завершился рабочий день. Бортников попросил прощения, что на сей раз другие дела не позволяют ему отвезти Слотова домой. Тот направил стопы к автобусной остановке.
Вячеслав Никитич пребывал под впечатлением вчерашнего разговора с Тиком. «Серьёзно, однако», - отдавал он приятелю должное (без большой охоты) и был не в силах расстаться с мыслями о нём. Тот, если сравнить их пути в литературе, поначалу довольно-таки отставал. Во времена Брежнева его рассказы от случая к случаю печатали только журнал «Аврора» и разве что ленинградская вечорка. Тик упирал на причину - национальность! Вячеслав Никитич однажды спросил: почему ты в то время не уехал? немцев выпускали. «Не так просто! Надо было добиваться, выдержать давление», - ответил Вольфганг. И родители круто возражали против его мысли об отъезде. Довольные тем, как сложилась их жизнь в Ленинграде, они вдарялись в панику, представляя, какие неприятности навлечёт на них сын. Без их согласия его не выпустили бы, поскольку по закону родители в старости имели право требовать помощи от детей.