– Тебе не страшно? – спросила у мужа Галина.
– Пусть ему будет страшно.
Он еще раньше был посвящен Галиной в то, что Ивхав слышал,что думает червь Fasciola Gigantica.
Уже на следующей неделе на заседании врачебной комиссии, решавшей судьбу Ивхава Мнвинду, Заргизов настоял, чтобы пациента обследовал психиатр. При определении группы инвалидности Ивхава Мнвинду главной причиной было именно психическое заболевание.
– Вы думаете, что я дурак? – с улыбкой, не веря своим ушам, спрашивал Мнвинду.
На его обращение никто не обратил внимания, потому что все взгляды – и председателя, и Заргизова, и Галины – были обращены на психиатра, довольно молодого человека с чеховскими усами и бородой.
– Без длительного наблюдения не готов обсуждать, коллеги.
– Кто мешает вам госпитализировать его на месяц, скажем, – предложил председатель комиссии.
Иван засмеялся в голос, ударив себя ладонями по голове, – настолько ему показалось это нелепым.
– Ну, уж точно не меньше месяца, – согласился психиатр.
– Ну, вот и хорошо, а там вернем его на ВВКК9 с заключением, – согласился председатель.
Ивану показалось, что Заргизов доволен.
Большой его ошибкой в тот день было то, что он не убежал сразу, не ожидая паспорта, военного билета, других документов, как сделал в десятке других случаев в жизни. Он не понимал, точнее не представлял, что такое госпитализация для длительного наблюдения. На следующий день его, переодев из больничной пижамы в солдатское х/б и дермантиновые тапки, увезли куда-то за город. Там высадили из машины-санитарки во дворе с двухэтажными одинаковыми домами с решетками на окнах. И тут Ивхав услышал волчий рык. Это было предупреждение того же волка, что был у бункера с цементом. Иван отпрыгнул в сторону от машины и побежал к воротам, по пути въезда, но его догнали, ударив по ногам, какие-то местные служители – то ли дворники, то ли санитары. Им на подмогу вышли и мужчины в белых халатах.
Его переодели в больничную пару, размера на два больше, отвели в палату, где стояло не меньше десятка коек. Люди, в основном парни не старше Ивана, лежавшие или сидевшие на постелях, не обратили внимания на вошедшего. Через какое-то время пришла медсестра с шприцем в руке, сказала громко:
– Боец, в жопу!
Иван понял, что укол будут делать ему. Скоро он как будто заснул, но в то же время его руки и ноги все больше и больше изготавливались к движению, а сердце теснили тревога и страх. Он никогда не чувствовал подобного: все его внутренности работали без согласия, в болезненном споре между собой, отчего затуманенное сознание бесконечно подавало сигнал: тревога, опасность! Сквозь эту маету пришла ясная решимость не давать больше делать себе таких уколов, и стало от этого легче, но снова он услышал над головой:
– Боец, в вену!
И потом – тот же голос:
– Боец, в жопу!
Он не знал, сколько уколов он пропустил, только однажды ночью проснулся в ясном сознании и почувствовал, что может двигаться, может управлять руками-ногами. Он встал, подошел к окну, увидел осенние листья, налепленные на залитое дождем окно, вдохнул проникающий в оконные щели воздух двора, воздух свободы. Он потрогал свое лицо, наткнулся рукой на бороду, каждый волосок которой рос в собственном направлении, острые скулы.
– Галя, – сказал он негромко, – ты мне должна.
Он представил мокрую лесную дорогу, по которой Галя вместе с ее красавцем-мужем ехала на машине, подаренной Заргизову семьей Хрустовых за спасение сына, в загородный дом Заргизовых, построенный за минувшее лето на деньги, полученные за спасение других людей.
Одно могло помешать их счастью – какая-то случайность, неожиданность, несправедливо прерывающая естественное течение событий. Ивхав всматривался в темноту и видел осенний лес, голый и темный, и линию бега крупного волка, высвеченную его глазами. Он догонял прыжками крупную косулю, существо уязвимое в темноте и вынужденное спасаться, выбегая на свет. Это был свет от машины, которую вел Андрей Заргизов. Через мгновение убегающая косуля и фары машины встретились, раздался удар. Машину развернуло на мокрой дороге, она скакнула в кювет, зацепилась колесом за ограждение и перевернулась на крышу. Потом еще раз, и еще.
Волк, дождавшись, когда звуки стихли, подошел к лежащей косуле и вгрызся в ее теплый бок…
К зиме Ивхава Мнвинду направили на новое освидетельствование в гарнизонный госпиталь, он вышел в приемный покой больницы и увидел на доске «санбюллетень» рядом с рукописными плакатами «Мухи – это зараза» и «Наши паразиты» выцветшее объявление непросветительского содержания.