– На него похоже, этот со всем обходится как с собственным. У меня тоже тут на пятерку наугощал, узкоглазый.
– Так дело безнадежное?
– Не здесь. Тут он денег не носит. Его надо завтра в корейском поселке искать. Там по пятницам с 20 часов – собачьи бои. Ганс там обязательно будет.
– А что за бои такие?
– Собаки насмерть бьются. На них ставки делают. Нелегально. Большие деньги люди имеют.
– И где этот корейский поселок?
– Конечный разворот трамвая в сторону лугов, знаешь? Вот там трамвай на кольцо, а улица продолжается невдалеке. Дом на этой улице самый большой, из желтого кирпича, этажа три. Ворота железные, как на фабрике. Да там увидишь, народу там толпа.
– А я его там найду?
– Найдешь. Он там человек заметный.
Свою неоткрытую бутылку пива Жнец пододвинул разливальщику, тот поставил ее в ящик.
***
В ранней, очень густой темноте Жнец подъехал к просторному дому, довольно точно описанному разливальщиком. Интересно, в столице это была престижная должность, называлась бармен. Автостоянка, да и число машин на стоянке напоминало авторынок. Сходство усиливалось движением вокруг только мужских лиц. Встречались среди них и азиатские физиономии, но разговоры шли исключительно по-русски.
– Два смертника – не много, а?
– Да Шаман в прошлый раз уж на что непобедимый был, а вспух!
– Как ставить будешь?
– Алькатрас, десять к одному, миниум.
– Ну-у-у…
– Миниум!
Жнец вслед за общим движением прошел за ворота и увидел справа от дома площадку, огороженную и освещенную на манер хоккейной коробки, только гораздо меньше и со сварными решетками из толстой арматуры вместо бортов, высотой метра в два. С двух сторон металлическая клетка обжималась трибунами, ступенями поднимающимися до уровня третьего этажа дома, к которому одна из трибун примыкала. Шло активное заполнение мест, которые представляли из себя обычные деревянные лавки без всякой иной разметки. Рассаживались группами. Жнец последовал за одной из компаний и сел на втором от клетки-арены ряду. Пахло хвойными опилками, щедро насыпанными в клетке, гремели из алюминиевого «колокола» песни, подобранные не без ностальгии и патетики.
И зноу пабачыу я сялибы,
Дзе леты першыя прайшлы,
Там сцэны мохам парасли,
Вяселкой адливали шыбы.10
Кто-то сзади ткнул Жнеца в плечо:
– Входной!
Жнец сунул в протянутую руку самую крупную банкноту, этого оказалось достаточно, но без сдачи.
– Ставки у меня. Алькатрас, шесть боев, Фрезер, двенадцать боев. Алькатрас – 1 к 45, Фрезер – 1 к 6. Сколько?
Сосед слева, маленький седой человек, протянул букмекеру приготовленные деньги.
– На Фрезера, на тысячу.
Букмекер принял, выдал билет и снова вперил взгляд в Жнеца.
– А не много? У Алькатраса сил-то побольше…
Букмекер хмыкнул.
– На тысячу много? – устало проговорил седой, – Тут на сотки ставят.
– Один к десяти, на две тысячи, – быстро проговорил Жнец и получил билет – вполне качественно отпечатанную, похожую на деньги по раскрасу бумагу с датой, суммой, размером ставки. А вокруг тянулись к желтолицему кассиру другие руки. Жнец заметил, что через два человека в ряду от него работает такой же букмекер, продвигающийся от верхних рядов к нижним. И там подсчет чуть дольше, и внимание к играющим – тоже. А потом он увидел и Ганса.
В отличие от дня предыдущего, когда тот выглядел то ли пьяным, то ли притворяющимся (особенно когда выходил с абсолютно качающимся другом в обнимку), сегодня он был совсе другим. Он был центром компании не только опрятных, благородной наружности мужчин, но и очень красивых молодых дам, одетых, впрочем, так же просто, как и сам Ганс: темные маечки, темные брюки. Он был окружен будто бы дополнительным пространством, которого не было ни у кого в этом забитом людьми дворе. И люди вокруг хотя и глядели на него с почтением, но близко не совались, разве что время от времени к нему наклонялась высокая блондинка из числа его свиты, дававшая ему попить из бутылки то ли с морковным ,то ли апельсиновым соком, к которой прикладывалась и сама. Он двигался плавно к самому первому нижнему ряду, серьезный и строгий. И как только эта компания уселась, к двум сторонам арены подвели псов, каждого из которых держали за широкие шлейки по два могучих корейца.
Оба пса захлебнулись лаем навстречу друг другу. Публика загудела так, что перекрыла то ли арабскую, то ли индийскую музыку фона.
– Это кавказцы? – спросил Жнец у седого, уже не боясь показать свою неосведомленность.
– Скауты, – ответил сосед. Он курил, поглядывал на арену исподлобья, будто смотреть его заставляли.
10
И вновь увидел я тень ивы,
Где годы юные прошли,
Там стены мхами поросли,
И радуги в оконцах живы.