Такая была сквозящая в настроениях обида на Москву, на русских, но без демаршей, боже упаси.
Потому Жанна и не хотела никаких особых условий. Она была не вполне таджичкой: мама Татьяна Викторовна – русская, папа Алмангеды Турсанович вырос в Новосибирске, в семье репрессированного первого министра здравоохранения Таджикской ССР. Но если таджики так болезненно, хотя и робко поминают об ущемленных национальных правах, она легко готова была все эти права уступить.
Да и какие права? Спецпаек пансионата ЦК? «Жигули» вне очереди? Особняк в городской черте в самшитовой роще? Все это и так было в их семье.
Через три года, которые Жанна отработала едва ли на две ставки в районной поликлинике, пришлось пожалеть, что не распределилась в Россию.
Свет независимого Таджикистана озарил семью Хаджиевых февральской ночью: в их дворе горела отцовская машина, вожделенные населением «жигули». Когда отец, убедившись, что телефон не работает, выбежал во двор, чтобы как-то бороться с огнем, от стены дома к нему метнулись три человека с заступами в руках и как кузнецы, слаженно обрушили на него удары плоских штыков. Проснулся от зарева пожара спавший на втором этаже младший брат Жанны третьеклассник Алишер, с воем бросившийся во двор на помощь отцу.
– Что вы делаете? – единственное, что он успел прокричать, потом уже не было ничего слышно. Он вцепился в ногу одного из нападавших и держал ее руками и зубами так крепко, что освободиться убегавшему удалось, только перебив лопатой руки мальчика.
Матери Жанны, вместе с дочерью всматривавшейся в зарево во дворе, стало худо после первого удара, уронившего ее Алма на гравиевую дорожку. Она еще с ленинградского своего детства мнила Среднюю Азию землей Лейли и Меджнуна, всегда находя подтверждение таджикскому гостеприимству и радушию, – да и могло ли быть иначе в семье третьего лица в республике, – и вдруг такая ужасная расправа.
Нападавшие скрылись так же быстро, как появились, услышав сдавленный крик кого-то из них:
– Иҷрои, таркиш, иҷро кунед!14
Жанна, бросившая с рук не дышавшую мать, выбежала во двор – она поняла, что от взрыва могут пострадать и отец и брат, – но не успела. Уже на крыльце грохнуло так, что ее отбросило назад в холл дома. Отца накрыло горящим куском взорвавшейся машины, подойти к нему мешало гудящее пламя, вырывающееся из прямоугольника двора, как из жерла вулкана. Брат лежал в самом центре пылающей лужи бензина.
Жанна кинулась назад, к матери, попыталась сосредоточиться, подтащила ее к дивану, устроила голову на валике, потрогала пульс, приоткрыла веко, взглянула на зрачки. Пульс был, зрачок двигался. Поднесла к ноздрям нашатырь, помогая вдохнуть нажимом на грудную клетку. Мать не реагировала, Жанна метнулась к шкафчику с лекарствами, непослушными руками нашла шприц, ампулы с кордиамином, атропином – мама мучилась иногда от аритмии, так что лекарства Жанна держала наготове. Сложнее оказалось попасть иглой в вену, – не сразу, но она справилась – и вроде подействовало: оживилось дыхание и пульс наполнился.
Жанна кинулась во двор, – пламя ослабло, но еще обжигало, поднимаясь с земли, – склонилась над отцом и припала к его сочащемуся горячей кровью лицу: прерывистое дыхание слышалось.
– Сейчас, папочка, милый, немного подожди, – прошептала Жанна и побежала в дом – отцу нужно было ввести камфару.
Гаснущее пламя поглощалось темнотой, невозможно было бы и на целом теле рассмотреть вену, а что уж говорить о том, что представляло из себя тело ее отца! Дымящаяся окровавленная плоть, которая вопреки всему еще и дышала, – можно было только различить руки-ноги и голову. Она попробовала включить свет в доме, но во дворе не посветлело. Пришлось приподнять отца, подтаскивать его к дому, преодолевая ужасное ощущение, что плоть распадается в руках, как перезревший гриб. К ее ужасу отец никак не реагировал на эту встряску.
Когда она дотащила отца до порога, его дыхание уже не слышалось отчетливо, не отыскивался пульс, но все же Жанна ввела в вену камфару. Кинулась к брату, попробовала подвести под него руки: он не поддавался, Алишка прилип к асфальту и продолжал гореть. Пламя побежало вверх по ее ногам, она кинулась на улицу, заколотилась всем телом в ворота соседей, которые будто ждали, что она попросит о помощи: и Рашид, директор республиканского железнодорожного узла, и его взрослые сыновья Фарид и Айдар бросились во двор Хаджиевых. Хозяйка дома, Гульнара, будто извиняясь, сказала:
– Мы вызвали и скорую, и полицию, и пожарных еще пятнадцать минут назад, когда только началось.