– Это здесь ни при чем! Сейчас нападают на всех, кто был с коммунистами, кто работал на Москву!
– А эти, ты думаешь, работают не на Москву? В этом мире все работают в двух направлениях: на Москву и против Москвы! Таджику не надо героин! Он пожует насвай16 – и идет работать.
– Мой отец не мог быть связан с героином.
– Здесь нельзя быть с ним не связанным. Одни на нем зарабатывают, другие – мешают. Твой отец мешал. Через один дом от вас – особняк Карабердыева, начальник управления республики, он цел! Он и в горкоме, и в рескоме, и в орденах, как собака в блохах. Но цел и будет зацветать… Потому что он зарабатывал. А твой отец мешал.
– Значит, я должна сейчас встать на сторону тех, кто убил моего отца, мою маму, моего брата?
– Ты должна освободиться, Жанна, это твой единственный шанс. Если ты не потащишь груз – ты умрешь сегодня.
– Ты, наверное, думаешь, это так же страшно, как кажется тебе. Потому что ты трус, Селим.
– Подожди, Жанна.
Она вырвалась из его руки и вышла во двор. У дувала стояла, скрестив на груди руки, Таслима, но Жанна, запрыгнув на приступок у стены, быстро перескочила через забор, в кромешную темноту улочки, и побежала, плохо представляя, в каком направлении она бежит. Лай собак за стенами построек легко указывал Таслиме, где она, – Жанна была настигнута, могучая баба ухватила ее за волосы и ударила по ногам.
***
Ее связали и бросили в подвал. Она почему-то продолжала выкрикивать Селима, потом Ваню, еще надеясь, видимо, что все ее недолгие друзья по бадахшанскому кишлаку вовлечены в это дело случайно, не вполне понимая, что ходят рядом с такими страшными делами. Потом, не слыша никакого ответа на свои крики, потеряв голос, она с ясной очевидностью поняла, что высшее благоразумие все-таки свершается, – она, трусливо попытавшись обмануть судьбу, наставлена на свой путь – на соединение с мамой, отцом и братом. Ведь смешно же предполагать, что этот Селим воспылал к ней страстью, пусть и извращнной на ее взгляд, что мальчишка, чем-то похожий на ее брата, способен на какую-то серьезную привязанность к кому-либо. Пусть так. Let it be…Mother Mary comes to me, speakin that's the wisdom… Let it be.17
Она успокоилась, даже задремала, правда, видела во сне пожар во дворе своего дома, себя, мечущуюся в поисках воды, проснувшись, поняла, что от воды ей как раз нужно бы избавиться – мочевой пузырь просил освобождения. Нормально помочиться в ее положении было невозможно – она снова позвала, на этот раз Таслиму, и грозная горянка быстро откликнулась, открылся каменный люк в потолке земляной ямы, и Таслима, хорошо видимая на фоне светлеющего неба, присев на корточки, спросила:
– Ссать захотела? – Что-то мистическое, колдовское видела в Таслиме Жанна: куда она бежит, чего она хочет – Таслима видела точно.
«Это оттого, что она одноглазая, – подумала Жанна, – за второй глаз – интуиция». Она слышала на лекции по офтальмологии про такой эффект компенсации у слепых. На одноглазых это должно распространяться тоже, с коэффициентом минус 50.
– Да, хочу. Развяжи, пожалуйста, Таслима.
– А товар повезешь?
И она туда же.
– Нет, не повезу.
– Тогда ссы в штаны. Все равно, когда убьют, вонять будешь.
Она стала задвигать плоский камень, выразительно сверкая глазом, и Жанна, ясно восприняв смысл сказанного и согласившись с ним, испытала облегчение в прямом и переносном смысле.
Жанна успела высохнуть, когда люк открылся снова. Она увидела стоящих вокруг него людей – здесь был и Селим, и Ата, и еще один милейшего вида седобородый мужчина невысокого роста, похожий на пропагандистский портрет Хо Ши Мина. Жил он неподалеку от дома Таслимы, и Жанна часто его встречала. Он всегда широко улыбался ей при встрече и низко кланялся. Они поговорили о чем-то негромко, Селим поставил к краю ямы деревянную лестницу, по которой прытко спустился седобородый. Он развязал Жанну с проворностью, в которой, учитывая темноту, читалась устойчивая привычка к этому занятию.
Он направил Жанну к лестнице, используя для этого мягкие похлопывания ладонью по ее заду, все так же улыбаясь, придерживал лестницу, пока она поднималась.
Уже наверху она услышала рыдания, в которых узнала знакомый голос – он раздавался из все того же цеха-амбара, где днем раньше паковали порошок. Селим с застывшим выражением на лице, какое она помнила, только когда он вел в горы старый «москвич», крепко держа ее руку выше локтя, вел ее на этот крик, а чуть отстав, следовали за ними осанистый Ата и семенящий рядом седобородый. Попытку спросить у Селима, что происходит с Ваней, Селим пресек, до боли сжав Жаннину руку и даже не посмотрев в ее сторону, словно приглашая сосредоточиться на главном.
17
Быть тому… Дева Мария произнесла эту мудрость: «Быть тому». (текст песни «The Beatles» (англ.)