Не удивительно, что, обращаясь после прочтения этого сценария с «Открытым письмом» к актерам и руководству кинокомпании, члены первого экипажа АПЛ К-19 писали:
«Всё содержание сценария: стиль изложения, надуманность и глупость многих эпизодов и действий, приписываемых экипажу; сплошная нецензурщина и непристойные выражения в репликах персонажей; низкая общая культура и техническая безграмотность членов экипажа, их низкая дисциплина и безответственность, повальное пьянство, атмосфера неприязненности между членами экипажа — всё это вызывает у нас, как у реальных участников описываемых событий, чувство глубокого возмущения и протеста против подобной трактовки трагедии, разыгравшейся на борту нашего корабля в 1961 году.
Весь дух этого сценария направлен, с нашей точки зрения, на оскорбление не только личного состава первого экипажа подводной лодки К-19, но и всего Флота Советского Союза и Российской Федерации…»
Наши подводники обратились с просьбой к президенту Путину посодействовать в прекращении съемок, порочащих имена погибших героев. И сорвали первые съемки фильма на Красненьком кладбище в Санкт-Петербурге.
Голливудские продюсеры Стивен Джефф, Кэтрин Бигелоу и Кристин Вайтекер обратились в свою очередь к президенту Бушу, и тот позвонил в Кремль, прося Путина помочь созданию этого фильма.
Тем временем, чтобы склонить чашу весов в свою сторону, Джефф предложил одному из участников событий на К-19, Владимиру Ваганову (в то время — простому лейтенанту) некую внушительную (по русским масштабам) сумму всего лишь за участие в эпизоде, дающее право создателям фильма сказать, что «некоторые участники событий снялись в эпизодических ролях». На что Ваганов ответил:
— Я не продаю своих товарищей.
В США этот скандал получил огласку. История была раскручена газетами и телевидением так, что фильм стал популярен не только ещё до своего выхода на экраны, но и до начала съемок. В одном из интервью Джефф даже похвастался:
— Мы должны сказать русским спасибо. Они дали такую раскрутку «Оставляющей вдов», о которой можно только мечтать. Нам теперь не надо тратить на рекламу ни цента…
«Надо им, сукам, про „Толедо“ предложить сценарий, — не без сарказма хмыкнул я про себя. — Пускай поизображают, как их матросы обосрались, когда перед ними выросла из-под воды тень „Курска“. То-то бы американские зрители объяснили им, кто они после этого…»
…Голос в динамиках объявил станцию «Крестьянская застава» («Все стоят по местам!» — мысленно добавил я недостающую часть команды) и, оторвав глаза от газеты, я увидел, как в вагон вошла элегантная крашенная блондиночка в аккуратном бежевом костюме и позолоченных босоножках. Вынув из висевшей у неё на плечике черной кожаной сумки на длинном ремешке блестящую черно-белую книгу с мелькнувшей на обложке фамилией Б. Акунина, она бросила на мою бородатую физиономию и свернутый в рулон полушубок одновременно и подозрительный и заинтересованный взгляд и, закинув ногу на ногу, села напротив под красивым рекламным плакатом с изображением белоснежного средневекового замка и опоясывающим его слоганом: «СМЕКТА. Мощная защита от поноса».
Развернув «Морскую газету», я возвратился к недочитанной статье о подводниках и уже до самой «Братиславской» ни на что вокруг себя не обращал внимания. Тем более, что дальше автор статьи писал, что, по признанию председателя Петербургского клуба подводников Игоря Курдина, после того, как кинокомпания пообещала выплатить бывшим членам экипажа К-19 высокие гонорары, в среде ветеранов начался раскол — кое-кто из них уже готов был поступиться принципами и взять деньги. Осуждать их за это вроде бы грех — всю жизнь они бились за какие-то мизерные дотации да аварийные надбавки, содержа на свои пенсии детей и внуков, и вдруг такие «бабки» пообещали, рассуждал журналист. Хотя, наверное, небезынтересно было бы и узнать: а какие же? Зная о баснословных гонорарах голливудских звезд и тех, кто торгует за океаном своей биографией, становится интересно, за сколько же сотен «зеленых» наши герои-подводники согласятся предстать перед всем миром в образе алкашей и придурков?..
Передо мной, как на экране видеомагнитофона, поплыли лица командира Муромского, замполита Огурцова, капитан-лейтенанта Димы Рябухина, матроса Кошкина, акустика Михаила Озерова, кока Валентина Ивановича и всех тех подводников, с кем я целых шесть месяцев находился бок о бок в их экстремальном походе по враждебным и опасным глубинам Мирового океана. Это они-то — алкаши и придурки? Нет, господа киношники, вы абсолютно не представляете себе, что такое подводный флот России…
— Станция «Братиславская! — объявил диктор и, не забыв подхватить свои чемодан и полушубок, я выскочил из вагона на платформу и поспешил к выходу из метро.
День разогревался все сильнее и сильнее, майское солнышко радостно раздувало свои лоснящиеся щеки, веселя мир своим теплом и добродушием. Размахивая дипломатом, я мигом пересек пару зазеленевших дворов и через несколько минут уже стоял перед дверями Ленкиной квартиры с купленным по дороге букетом каких-то неведомых мне, но симпатичных цветочков. Хотя в моем кармане уже давно лежал свой собственный ключ, мне очень хотелось, чтобы дверь мне открыла сейчас сама Ленка, и я увидел бы перед собой её широко распахнувшиеся от неожиданного счастья заплаканные за время разлуки глаза. Наверное, я был немножечко позер и эгоист, если успевал рисовать себе в подсознании такие сценки, но что поделаешь — говорю все, как было на самом деле.
И я не без волнения надавал на кнопку звонка. Раз, другой, третий…
Дверь не открывалась. Я позвонил несколько раз еще, а потом вынул из кармана ключ и отпер дверь сам. В квартире никого не было. Походив по пустым комнатам, я сел на диван и некоторое время сидел, думая, куда могла в субботнее утро уйти Ленка. Потом взял лежащую возле телефона записную книжку и начал просматривать номера телефонов её подруг и коллег по работе. Можно было позвонить её родителям, но мне сейчас не хотелось вести долгих разговоров, объясняя, кто я да откуда свалился…
Наткнувшись на имя одной из учительниц её школы, с которой я несколько раз виделся, встречая иногда Ленку после уроков, я придвинул к себе аппарат и набрал её номер.
— Да? — послышался в трубке знакомый голос. — Слушаю.
— Добрый день, — поздоровался я и, напомнив, кто я такой и где мы когда-то познакомились, поинтересовался, где я могу увидеть Ленку.
— Как? — удивилась она. — Вы разве ничего не знаете? Ее же ещё вчера утром увезли в больницу. Прямо с первого урока, да.
— В больницу? — испугался я. — В какую? Где она находится?
— Она… Она находится на улице Шкулёва, дом номер 4. Это больница… больница номер 68, — прочитала она, похоже, записанный на чем-то адрес. — Это недалеко от станции метро «Печатники». А можно и от «Кузьминок», там почти одинаково.
— Спасибо… А вы случайно не знаете, что у нее?.. У Лены?..
— Ну как это, не знаю? Я только что туда звонила. У неё — мальчик, здоровый малыш, вес — три килограмма шестьсот граммов…
— Мальчик? — опешил я. — Так она в роддоме?
— Ну да. И сегодня на рассвете родила…
«Сегодня родила… На рассвете… А какое у нас сегодня число? — напряг я память. — Двенадцатое мая. Двенадцатое. Так… Отнимаем девять месяцев и получается… Ну да, точно — та самая ночь с одиннадцатого на двенадцатое августа, блин! Выходит, сегодня я стал отцом? Ну, дела-а-а!.. И чего же я тогда здесь торчу, как пень, нужно мчаться в „Печатники“, и немедленно. Немедленно!..»
Я ещё раз крикнул в трубку «Спасибо» и положил её на аппарат. Поглядел на прихваченный по дороге букетик и сунул его в вазу на столе — пускай ожидает хозяйку дома, а в больницу надо привезти ей настоящий букет.
И выйдя из дома, побежал обратно к входу в метро.
…А через час с небольшим дежурная медсестра родильного дома при больнице № 68 Юго-Восточного округа города Москвы уже передавала Ленке в палату большущий букет ярко-красных роз и записку:
«Прости, но кажется, я опять на один день не уложился в отпущенные тобой полгода, хотя и очень старался не опоздать. Но теперь я здесь и, надеюсь, что навсегда. Люблю тебя и больше не оставлю одну ни на сутки. Целую твои глаза, губы и испачканные чернилами пальчики. Поскорее поправляйся. Страстно хочу тебя видеть. Сына думаю назвать — Николай.»