- Здравствуйте, господин Мартен, - послышался сердечный голос.
И из тени вышел высокий мужчина: это был одетый в свое тяжелое пальто с бархатным воротником комиссар Мегрэ.
- Не раздевайтесь, пожалуйста. Мы сейчас сядем в парижский поезд, что прибывает на третий путь.
Теперь все было кончено. Мартен беззвучно плакал, не выпуская из рук так заботливо сложенные чемоданы.
Инспектор, дежуривший у дома № 61 на площади Вогезов, за несколько часов до этого позвонил Мегрэ:
- Наш подопечный решил удрать. Он взял такси и поехал на Северный вокзал.
- Пусть едет. Следите за женой.
Мегрэ сел в поезд, где ехал и Мартен.
Жёмон. Проверка документов. И - кабинет следователя по особым делам.
Теперь они в отдельном купе вместе возвращались в Париж.
На Мартена не надели наручники. Чемоданы его лежали на верхней сетке, и один из них, плохо положенный, грозил свалиться Мартену на голову.
Уже проехали Мобеж, а Мегрэ еще не задал ему ни одного вопроса. Он с трубкой в зубах молча сидел в углу.
Не переставая курил, лукаво поглядывая на своего попутчика.
Несколько раз Мартен раскрывал рот, но так и не решался заговорить.
В конце концов он все-таки заговорил изменившимся голосом, который не узнала бы даже госпожа Мартен:
- Это я...
А Мегрэ все молчал. Казалось, он спрашивал глазами: "Неужели?"
- Я... я надеялся пересечь границу.
Есть манера курить, которая приводит в отчаяние того, кто смотрит на курящего: при каждом выдохе дыма губы, причмокивая, сладострастно приоткрываются, и дым при этом выходит медленно, образуя облачко вокруг головы.
Именно так курил Мегрэ, и голова его покачивалась в такт движению поезда.
Мартен, лихорадочно глядя на Мегрэ, наклонился к нему, до боли сжав руки в перчатках:
- Как вы думаете, это еще долго будет продолжаться?
Ведь недолго, да? Я же все расскажу, признаюсь во всем.
Глаза время от времени принимали умоляющее выражение и, казалось, просили Мегрэ: "Помогите мне! Вы же видите, у меня совсем нет сил".
Но комиссар словно застыл. Он был невозмутим, с бесстрастным любопытством, как в зоопарке на экзотического зверя, смотрел на Мартена.
- Куше застал меня врасплох... И тогда...
Мегрэ вздохнул. Вздох этот ничего не означал или, вернее, мог быть понят на сто разных ладов.
- Я ведь признаюсь во всем. Не имеет смысла отрицать...
Казалось, что он обращается к глухому или к человеку, не понимающему ни слова по-французски.
- У вас не будет спичек? - спросил Мегрэ.
- Нет. Я не курю. Вы же это хорошо знаете. Моя жена не выносит запах табака. Понимаете, мне бы хотелось, чтобы все кончилось скорее. Я так и скажу адвокату, которого мне придется нанять. Расскажу все начистоту. Я прочел в газете, что часть денег найдена. Не понимаю, зачем я сделал это... Как только я почувствовал их у себя в кармане, мне показалось, что все на улице разглядывают меня.
Сначала я думал их где-нибудь спрятать. Но к чему? Я долго шагал по набережной. У берега стояли лодки. Я боялся, что меня заметит какой-нибудь матрос. Тогда я перешел по мосту на остров Сен-Луи и там смог избавиться от пакета.
В купе было невыносимо жарко. Окна запотели. Под потолком стелился табачный дым.
- Мне нужно было бы во всем признаться, когда я впервые встретился с вами. Но смелости не хватило.
Я надеялся, что...
Мартен замолчал, с удивлением посмотрел на своего спутника, который, приоткрыв рот, сидел с закрытыми глазами. Слышалось ровное, словно мурлыканье толстого, сытого кота, дыхание.
Мегрэ - спал!
Мартен посмотрел на дверь: ее легко можно было открыть. И, словно пытаясь избежать соблазна, съежился и забился в угол, зажав худыми коленями дрожащие руки.
Северный вокзал. Пасмурное утро. Толпа еще полусонных жителей пригородов выкатывалась на площадь.
Поезд остановился очень далеко от вокзала. Чемоданы были тяжелые, но Мартен не хотел передохнуть, хотя он задыхался и у него болели руки.
Такси пришлось ждать довольно долго.
- Вы везете меня в тюрьму? - спросил он.
Они провели в поезде пять часов, и за это время Мегрэ не произнес и десяти фраз.
- Площадь Вогезов, дом 61, - сказал Мегрэ шоферу.
В своей комнатке консьержка разбирала почту.
- Господин Мартен, господин Мартен! - закричала она. - Приходили из регистратуры, спрашивали, не больны ли вы.
Мегрэ тащил его за собой. И Мартен должен был волочить свои тяжелые чемоданы по лестнице, где перед дверями стояли корзины с бутылками молока и свежим хлебом.
Дверь в комнату старой Матильды вздрогнула.
- Дайте ключ!
- Но...
- Тогда открывайте сами.
В глубокой тишине щелкнул замок. Они увидели прибранную столовую, где каждая вещь снова стояла на своем месте.
Мартен долго стоял в нерешительности, прежде чем громко сказал:
- Это я. И комиссар...
В соседней комнате кто-то заворочался в постели.
Мартен, закрывавший входную дверь, простонал:
- Мы не должны были... Она ведь здесь ни при чем. А в ее состоянии... - Он не осмеливался зайти в комнату. Оттягивая время, он поднял свои чемоданы и поставил их на стул. - Может быть, сварить кофе?
Мегрэ постучал в спальню:
- Разрешите?
Ответа не последовало. Он толкнул дверь - и прямо на него глянули жесткие глаза госпожи Мартен, которая с бигуди в волосах неподвижно лежала в кровати.
- Извините, что беспокою вас. Я привез вашего мужа, который напрасно так беспокоится.
Мартен прятался за спиной комиссара.
Сбоку за стеной послышался приглушенный крик сумасшедшей. На ночном столике лежали лекарства.
- Вы чувствуете себя хуже?
Он знал, что она не ответит, что вопреки всему будет молчать, сдерживая ярость.
Казалось, она боится единственного слова, словно оно должно было вызвать цепь катастроф.
Госпожа Мартен осунулась. Лицо ее стало совсем землистого цвета. Только глаза с их странными серыми зрачками жили какой-то особой, пылкой и исполненной воли жизнью.
Дрожа, вошел Мартен. Всем своим видом он, казалось, умолял о прощении.
Серые глаза медленно повернулись в его сторону, такие ледяные, что он отвернулся, бормоча: