Резидент вскрыл «передачку», разыскал интересующий его адрес.
Дверь открыла какая-то молодая женщина.
— Здравствуйте, вам срочная телеграмма. Кто у вас… — немолодой почтальон в очках с толстыми линзами на носу поднес к глазам какую-то бумажку: — …Михайлов Борис Петрович? Позовите его сюда!
— Извините, его нет.
«Правильно, и не должно быть. Со вчерашнего вечера не должно… Значит, всё в порядке», — успокоился Резидент. Не успокоился «почтальон».
— Как это нет? Па-азвольте… У меня телеграмма, срочная! На имя Михайлова Б. П. Это вам не так просто. Это документ с уведомлением!
— Вам же говорят: его нет.
— Теперь нет? А когда он будет? Михайлов Б. П.? Я позже зайду. Вечером. Или завтра.
— Не приходите. Его уже не будет.
— Как не будет? Я обязан ему вручить лично в руки…
— Слушайте, вы понимаете или нет русский язык? Нет его. Совсем нет. В живых.
Ах, даже так? Значит, всё идет как надо. Контактёр обрубил хвосты, изобразив свою смерть. Он сделал всё правильно. И пожалуй, это самый надежный и щадящий вариант ухода, потому что если просто исчезнуть, то тебя будут ждать годами, рассылая во все инстанции запросы. Это хуже. И опаснее. Уходя — уходи. Лучше выплакаться раз, чем надеяться всю оставшуюся жизнь.
— Простите, — извинился почтальон, стаскивая с головы кепку. — Оно, конечно, я понимаю. И это… соболезную. Но телеграмма… Срочная. Вдруг там что-то важное? Может, передать ее жене? Но, конечно, под роспись. Потому что документ.
— Она не здесь.
— А где?
— В морге.
«Где-где? В морге? В морге?! Что за чушь? Что ей там делать? Или он исхитрился подсунуть вместо себя чужое тело? Тогда это высший пилотаж, в такие сроки… Тем более что опознание…»
— Уйдите, пожалуйста. Я прошу.
— Ну, ладно, — сказал почтальон, пятясь. — Тогда я после… Потому как срочно… С уведомлением… Потому как документ…
Во дворе расстроенный почтальон присел на скамеечку, на которой сидели старушки, потому что дворовые бабушки — самый надежный и проверенный источник информации.
— Ой, как же это вышло-то? Ведь молодой какой. И жили-то душа в душу, — причитали пенсионерки.
— Про кого вы? — заинтересовался почтальон.
— А вы что, не знаете? — обрадовались бабульки новому слушателю.
— Ничего не знаю. А что случилось-то?
— Ой, случилось! Такое случилось! Жилец из двенадцатой квартиры, кто бы мог подумать… такой приятный из себя, вежливый… Жили с женой душа в душу… и детки такие замечательные… младшая на фигурное катание ходит… а тут такое…
— Да что случилось-то?
— Как что? Убился он.
— Как? — подыгрывая старушкам, удивился почтальон. — Несчастный случай?
— Ой, кабы случай… Так-то бы еще ладно.
— Неужто убили?
— Нет, — перекрестились соседки. — Повесился он.
— Да вы что!
— Жинка его домой пришла, а он как есть висит на веревке. Страсть! Любка — так та в обморок, дети в рев. Жуть! А он висит… «Скорую» вызвали, да куда там… Поздно. И кто бы мог подумать?
«Кто мог? Он мог! Должен был подумать! Он единственный! Подумать и предположить данный исход! В том числе такой! Ведь намекал покойник, говорил про третий выход… А он мимо ушей…»
— Ой-ёй, — покачал головой почтальон. — Жёнку жалко.
— И не говорите. Какая пара была! Как жили дружно… И детишки…
«Детишки… Да, детишки… В том числе из-за них. В первую очередь из-за них…»
— А еще… — перешла на заговорщический шепот одна бабушка. — На столе, над которым покойник висел, прям под ним, жена сберкнижку нашла, а в ней уйма денег.
— А скока, скока? — шепотом загомонили старушки.
— Тышши! Новый «жигуль» можно купить, а то и поболе.
— А ты откуда знаешь?
— Верка рассказывала. Она там детишек успокаивала и видала, как Любка книжку открыла и вот такие глаза сделала, — демонстративно вытаращила бабулька глаза. — И сказала: «Откуда столько?»
— Так сколько, сколько?
— Я же говорю: тышши! Большущие тышши!
— Откуда они у него? — удивились бабки. — На заводе работал. Оклад смешной. Своровал чего? Или, может, ограбил?
«Да, деньги — это плохо. Деньги рождают вопросы. Опасные вопросы. То, что повесился, — это полбеды. Посудачат и забудут. А деньги? Конечно, вряд ли жена будет всем подряд хвастаться деньгами, но кто-то что-то всё равно узнает, а что не узнает — домыслит.