Юлька полемично махнула рукой: – Я о другом. Было, не было. Не в этом дело. Либидо никто не отменил. Проще говоря, чем сильнее общественный зажим, тем острее проявляются эротические реальности. Римские первосвященники загоняли сексуальность под пол, в пост нельзя, аборт нельзя, целибат нарушил – на костёр, а в средневековой Европе по ночам в церквях такое творилось, я изучала в «Ленинке» фотографии некоторых сохранившихся фресок, «Камасутра» отдыхает, – Юлька вдруг засмущалась и виновато посмотрела на него.
– Ну, это же в научных целях, – успокаивающе сказал он. – Хорошо, я понимаю мужчин. Они вечно страдают херней, ищут универсальный Дух, шарахаются вокруг да около метафизических принципов. А женщины? Природная стыдливость, стремление к моногамии? Вряд ли они добровольно шли во все эти групповухи? Получается, их как овечек тащили на заклание.
– Женщина ищет в мужчине бога, – сказала Юлька. – А у бога может быть множество лиц. У каждой своя дорога: у кого-то через сердце, у кого-то через голову, а у кого-то и через….
– Хороша дорога! – подумал он. – Политая спермой и усыпанная рваными презервативами. Интересно, что сам бог думает по этому поводу?
– Наконец-то! – сказал он, услышав Ксюхин голос. – Ты там живая?
– Он с меня четыре дня не слезал, – ответила Ксюха. – Не мужик, а конь с яйцами. Наверное, у него женщины сто лет не было. Еле выпроводила в бассейн.
– Ты – чудо! Я приеду в субботу. Представишь меня как троюродного брата. Человек должен быть мягче воска.
– Я постараюсь! – с пионерским задором сказала Ксюха.
6
«Он летит ночной порой, лунный светом освещённый.
Чёрно-крылый воробей, гордый хищник разъярённый»
Он никогда не анализировал собственные стихи. В том, что они гениальны, он не сомневался, успех рокера был наглядным тому подтверждением. Рокера не так часто показывали по телевизору, телевидение было вынуждено прежде всего потакать вкусам быдла, но то, что он видел, вызывало искреннее уважение. Рокер пел его песни совсем не так, как, наверное, спел бы он сам, если бы обладал необходимыми музыкальными способностями. Рокер невероятным, непостижимым образом доводил заложенную в тексте трагичность до предела, за предел, точно в ту бездну, которую он сам понимал и видел, но всё же не мог выразить полностью. Так что место за ширмой, которое он силу обстоятельств занял в свердловском костеле, оказалось самым верным.
Он дожидался рейс в Лондон в ВИП-зале Шереметьево, когда к нему подошёл вежливый офицер в штатском и попросил последовать за ним.
«Кому-то понадобился», – лениво подумал он.
За восемь лет работы в банке его жизнь вошла в строго определенную иерархию. Он третий человек в банке и первый по рекламе и связям. Трилоквиум теперь собирался не слишком часто, банк разросся до размеров добротного советского министерства, аппарат наполнился множеством людей, толковых и не очень, необходимое условие антуража, говорил Леонид Борисович, он тоже приосанился, перестал бросаться дешёвыми иностранными словечками, им и не надо было часто встречаться, они научились решать рабочие вопросы с полуслова, в минутном телефонном разговоре.
Х по прежнему сидел на вершине пирамиды, но если раньше было обманчивое ощущение, что достаточно протянуть руку и с тобой поздороваются, то теперь эта прозрачная стена стала непреложным законом, сомневаться в котором не имели права ни еретики, ни тем более верные.
– Мне кажется, вам скучно, – сказал Стальевич. Они пьют виски в уютном зальчике правительственной зоны аэропорта. До этой встречи они не были знакомы, формально выражаясь, потому что, конечно, он не мог не знать главу администрации президента. Разумеется, и Стальевич прекрасно был осведомлен, кто он.
– Завтра в Женеве дают экстравагантный французский балет, – сказал Стальевич. – На музыку Моцарта и «Квин», этакий микст, допускаю, что любопытное действо. Не хотите посмотреть? А потом мой самолет доставит вас в Лондон.
– Почему вы решили, что я люблю балет, – спросил он.
– Мне кажется, – сказал Стальевич. – Вы любите всё, выходящее из ряда вон.
Когда Юлька защитила докторскую диссертацию, он предложил купить её институт. Жена сделала вид, что шутка смешная. Так они жили последние годы, каждый делал вид, что понимает вторую половинку, но норка неумолимо развалилась, наверное, и не было на самом деле этой норки вовсе. Юлька в конечном счёте успокоилась на странной прихоти – куклах ручной работы, создав музей-мастерскую, там работали такие же странные люди, в основном женщины разных возрастов, но с одинаково устремленным в себя взглядом. О ребенке она не говорила.
Пожалуй, следовало бы завести любовницу, это было не зазорно и, пожалуй, даже престижно. Но тяги к двойной жизни, уверткам при внезапных телефонных звонках и вранью, ведущему только к вспышкам ревности, не было совершенно. Кроме того, рядом оставалась Ксюха. Ксюха роскошно вышла замуж за Андрея Петровича, он бессменно хороводил государственным бюджетом, через полгода после свадьбы Ксюха категорично заявила, что не намерена сидеть в золотой клетке, Андрей Петрович, потея и смущаясь, попросил его взять жену на работу.
– Она толковая, – сказал замминистра. – Иногда вспыльчивая, но умеет себя окорачивать.
Разговор происходил в холле гостиницы «Балчуг», голая Ксюха ждала его в номере четырьмя этажами выше, Андрея Петровича – очередное совещание в министерстве.
– Я на самом деле почти её не знаю, – сказал он. – Хоть мы и дальние родственники. Боюсь, по банку пойдут неприятные разговоры.
– Это личная просьба, – веско сказал Андрей Петрович.
– Мне кажется, вам скучно, – вновь повторил Стальевич. – Вы достигли в банке потолка, выше прыгнуть не удастся.
Они прогуливаются по берегу Женевского озера. Нет никого, даже охраны.
– Вы знаете, чем очень богатые люди отличаются от просто богатых?
«У него сократовская манера задавать вопросы, подсказывая направление ответа, подумал он. – Впрочем, Сократа не слишком волновал ответ. В любом случае, это твой ответ».
– Очень богатые люди абсолютно религиозны и абсолютно бескорыстны, – у Стальевича умные, проницательные глаза. – Да простят мне мировые религии использование этих терминов. Они свято и беззаветно верят только в деньги. Поэтому для них не имеет значения количество миллионов и физические возможности потратить, их невозможно запугать, купить или обмануть, они всегда один на один со своим божеством. Ваш Х тому классический пример. Ему не нужны мелкие шалости в виде коллекционирования неприступных женщин, яхт, самолетов и дворцов, чем грешит уважаемый Леонид Борисович. Он примерный семьянин, скуден в быту, трудолюбив до безобразия, ему и власть, строго говоря, противна, но, увы, деньги и политическая борьба это сиамские близнецы.
– Поэтому я для него всегда останусь чужим? – сказал он.
– Не только вы, – сказал Стальевич. – Для него чужие – все, функциональный элемент в служении деньгам. Сегодня вы, завтра кто-нибудь другой. Нет никаких прошлых заслуг, нет благодарности, есть только безошибочное понимание способностей человека и его потолка. Когда потолок достигнут, морская пена смывает очертания на песке, простите за поэтическое сравнение.
– Вы полагаете, что мои достижения в бизнесе ничтожны? – он улыбается и бросает камешек в воду.
– Напротив, – Стальевич равнодушен. – Ваша виртуозность в пиаре выше всяких похвал. Но в этом и заключается причина вашего скорого падения в глазах Х. Ожидаемый аукцион по распродаже нефтяных активов страны, с целью подготовки которого вы летите в Лондон, создаст в стране олигархов. Явление почти забытое, возможно, даже никогда не существовавшее у нас. Х потребуются люди совершенно иного типа – скорей, чиновники, способные удерживать этот огромный механизм в более-менее удобоваримом виде. Станет не до полёта мысли, ordnung, порядочность и прозрачность превыше всего, вам станет окончательно скучно, вы станете не нужны.
– Это предложение? – спросил он.
– Есть участники мифа, – сказал Стальевич. – Например, Зевс. Или ваш Михаил Борисович с его амбициями китайского императора. А есть безвестные главконы, савлы, иуды, те, кто этот миф создают. Я предлагаю перейти в их отряд.