Я не тронулась с места; постукивая ногтем по бутылке "Shablis" ("шабли", что ли? не "спотыкач", конечно, но вполне, вполне на уровне питье!), я молча курила, пытаясь найти в его мягких светло-голубых, совершенно по-детски беспомощных глазах ответ на вопрос, занимавший меня.
И не нашла.
– Что это с тобой, а, Зина?
– Ты мне нравишься, – он мягко улыбнулся и прикрыл ладонью мою руку. – Нравишься. В том-то и дело.
Охотник, охотник... Не лукавь – белка зверек не только проворный, но и смышленый, ее не перехитрить... Ее можно, разве что, подстрелить – если ты меткий стрелок и сможешь послать девять граммов свинца точно в глаз.
В середине дня я отправилась к Панину.
С утра наведалась на почту и в поликлинику, где выяснила кое-что про Ивана Францевича.
Во-первых, он уже три месяца не приходил за пенсией.
Во-вторых, обращался к врачу по поводу расстройства желудка.
И то и другое выглядело, по меньшей мере, странным – мне нужен был совет старого доброго друга. Он старше меня на три года, тем не менее, мы с ним очень близкие, совсем родственные души; оба – "бабушкины дети": нас растили и воспитывали не папы и мамы, а бабушки и дедушки. Сережа рос без матери; отец его (под нашим старым добрым небом – рядовой шофер в каком-то очень закрытом номенклатурном гараже) со временем зашагал и сделался большим госплановским начальником; четыре года назад он умер. Я росла без отца, мама (под нашим старым добрым небом – аспирантка с косичками) настолько углубилась в свой исторический материализм, возводя на монументальном фундаменте цитат средневековой прочности и угрюмости диссертационные замки, что со временем пришла к мысли о соединении теории с практикой, и была принята в Министерство культуры, где отвечала за художественную самодеятельность; временем наши ответственные родители не располагали – и сдали детей на руки старикам.
Был еще один повод для встречи.
Когда мы с Зиной заезжали к Панину и просили его починить стекло в дверце Алкиной Гактунгры, он мне впихнул в сумку несколько журнальчиков; я сунула их в стол. Обстоятельства складывались так, что про этот подарок я совершенно позабыла, и только вчера на ночь глядя в поисках спичек наткнулась на журналы.
Оказывается, Панин накатал роман про моего бывшего мужа*[32], где по ходу развития сюжета выясняется, что Федор Иванович "сука порядочная". Не стоило изводить груду бумаги, чтобы прийти к такому оригинальному выводу, – мне это стало ясно давным-давно.
Однако разговор у нас будет не о характере персонажа.
Милый Панин, скажу я старому другу, во-первых, "сука порядочная" – это ты... Какое ты имел право присваивать имя Белка какой-то толстомясой французской корове, если оно принадлежит мне по праву? Во-вторых, название сигарет "Мор" по-английски пишется не через "дабл-о". В-третьих, маленькое замечание по поводу прозвища моего бывшего мужа. CATERPILLER, насколько я помню, содержит в себе целый букет симпатичных значений: "гусеница", "кровопийца", "пиявка", "паук", "паразит", "вымогатель", "ростовщик" – для одного человека это слишком роскошный набор качественных характеристик; если даже прозвище Катерпиллер и прилипло в школьные годы к Федору Ивановичу, то не стоило бы тупо следовать в русле документалистики – воображение писателю на то и дано, чтобы его время от времени напрягать.
И потом – отчего бы не назваться своим именем? Зачем придумывать псевдоним? Василий Казаринов – это кто? Наверняка пьянь порядочная, как и сам автор, и тоже катается на горных лыжах...
Впрочем, милый друг Панин, скажу я, это мелочи, камешки на ладони, так сказать; берегись, Панин, сейчас я пульну в твой огород настоящий камень, кирпич: нельзя, милый друг, так торопить и нахлестывать текст – если так нахлестывать, можно слова до смерти загнать; слова не виноваты, и уж тем более они не скаковые лошадки... Вообще этот азартный вид спорта совершенно чужд нашей беллетристической традиции – уж если следовать в русле ассоциативных пассажей, то нам ближе подводное плаванье: стремление уйти от поверхности, погрузиться и плыть в каких-то опасных сумрачных глубинах, их неторопливо осматривать, ощупывать, подолгу растирать в пальцах скользкий донный песок – и при этом совершенно индифферентно относиться к тем ураганам, что баламутят, переворачивают вверх тормашками и разметают в пыль поверхностные слои жизни; словом, милый друг Панин, в своем тексте ты – обычный тривиальный туземец с Огненной Земли.
32
* Часть книжки, которую вы держите в руках, в самом деле публиковалась в периодике, в журнале "Сельская молодежь", в конце 1993 – начале 1994 годов.