Выбрать главу
Орган союза писателей
АЛА-БАШЛЫ

Редсовет…………

Алк. – 18. об.

Сах. – 7%

Я тут же попросился в редакторы этого издания.

Я убеждал его, что создать высокохудожественную, отвечающую тонкому литературному вкусу винную наклейку, – это все равно что выпустить книжку толстого журнала. Для начала необходима редакция винной наклейки: редакторы, художники, авторский актив, литконсультанты; необходимы отдел рукописей и секретариат. И хорошо бы сделаться чьим-нибудь органом.

Издатель обещал подумать, а я обещал составить эстетическую программу и подобрать солидный редсовет.

Катерпиллер перехватил мой взгляд.

– Вот именно! Я хочу предложить тебе работу.

– Мыть полы? Водить представительский автомобиль? Вставлять в офисе стекла?

Он покачал головой, достал платок, промокнул вспотевший лоб.

– Душно что-то...  – поморщился он.  – О чем это мы? А... Нет, ты меня не понял. Это будет работа по специальности.

– Это смотря какую специальность иметь в виду!

В самом деле, у меня много специальностей. После университета я отбыл двухлетний каторжный срок в общеобразовательной школе*[13].

Кроме того, у меня есть специальность дворника*[14].

В каком-то смысле я газетчик*[15].

Из газеты я ушел работать в морг, где мыл трупы. Это была страшная тошниловка, но все же поприятней, чем газетчина.

Потом я трудился "кормильцем": в больнице кормил стариков, которые сами были уже не в состоянии есть Впрочем, они уже и жить были не в состоянии. Мне платили двести рублей в месяц. Оттуда-то я и попал в зойкину квартиру, где честно барабанил на "Petroff"е то что мне нравилось или что просили осоловевшие работницы прилавка. Последнюю мою должность можно было назвать "уборщик квартир". Два раза в неделю мыть полы, протирать пыль, ополаскивать грязную посуду сосать пылесосом все, что собирает пыль, – хозяевам каким-то коммерческим людям, было недосуг: они вечно куда-то неслись, возвращались домой заполночь; им было проще отдать тысячу и не иметь горы грязной посуды в раковине, тараканьи бега – на кухонном столе мокриц – в кофейных чашках и склоку – в супружеской постели. На этой должности я протянул недолго: во-первых, далеко ездить, в Ясенево. А во-вторых в этой квартире однажды в шесть утра взорвали динамитом дверь – никто, к счастью, не пострадал, но я счел нужным держаться от таких веселых обиталищ подальше.

– Так в чем у вас тут дело?  – спросил я.  – Тебе кто, собственно, нужен? Мойщик трупов или кормилец?

– Да вот в этом дело... – Он расслабил галстучный узел, расстегнул ворот рубашки и прихлопнул ладонью книжечку; там под дрянной шершавой бумажной обложкой покоились пара моих переводов и, кажется, коротенькое предисловие, замешанное на чистом надувательстве: я пробовал убедить читателя, что боевик есть чисто литературный жанр, требующий скрупулезной работы. На самом деле триллер только тогда хорош, когда он не написан, не изваян, не выстрадан, – и так далее, а когда он – склепан; хорошо, прочно склепан стальными заклепками.

– Знаешь, у меня совсем нет времени для чтения... Это... – он пустил страницы веером, – так, на сон грядущий. Попалось под руку случайно, сейчас ведь полно такой литературы*[16]. И вот мне пришла в голову одна идея...

– Да,  – согласился я.  – Сейчас этих триллеров полно. Иначе и быть не может.

Он налил полный стакан минеральной воды, залпом выпил, отдышался.

– Это почему?

– Такова логика нашей жизни... Ничего, кроме бое вика, человек сейчас просто ни в состоянии воспринять...  – я взял со стола книжечку, тоже пустил страницы веером. – Литература всегда была для нас не столько чтивом, сколько средой обитания. Теперь эта среда из меняла русло и потекла в жанре триллера. Всем остальным жанрам придется подождать*[17].

Катерпиллер расстегнул еще одну пуговку, подергал ворот рубашки – характерный жест человека, желающего слегка освежить вспотевшую грудь; налил себе минералки, на его висках вспухли крохотные капелью пота.

– У тебя температура?  – спросил я.

– С чего ты взял?  – удивился он.  – А-а-а, это... Да, накатывает что-то временами. Я и сам не пойму. Вдруг ни с того ни с сего – душно делается. Как в бане. У тебя такого не бывает? Топят, что ли, у нас чересчур?

Катерпиллер выдерживал паузу и покусывал длинный, тщательно отманикюренный ноготь мизинца.. Надо бы ему при случае заметить, что этот ноготь на мизинце – дефект образа, моветон.

вернуться

13

* Просто так, к слову. Из этой службы я вынес всего одно чувство и всего одну мысль. Во-первых, ненависть к детям. А во-вторых – убеждение в гениальности тех учебников, по которым сам когда-то изучал в школе литературу. "Типичный представитель", "лишний человек", "очень современная книга" – это как раз та оптимальная стилистика мышления, которая доступна современному школьнику. Все наши школьники – ну, не все, а, скажем, четыре пятых – недоумки. Все, что конструктивно чуть-чуть сложнее табуретки, вызывает у них вспышку необузданной агрессивности.

вернуться

14

* И еще раз – к слову. Само собой, хотя я и не татарин. Всякий интеллигентный человек у нас хоть немного, да и работал дворником, истопником или сторожем. Ибо если он не работал дворником, истопником или сторожем, значит, работал в газете "Правда", Политиздате, Совмине, Госконцерте, Комитете защиты мира, КГБ, Комитете советских женщин и так далее. Весь наш бывший андеграунд реконструирован из дворников и истопников.

вернуться

15

* А это – уже к характеристике жанра. Это тот редкий случай, когда я полностью солидарен с представителями власти в характеристиках. То есть, действительно, некоторое время я работал в газете. В большинстве зарубежных полицейских романов так или иначе присутствует образ газетчика. Все остальные персонажи, и в частности полицейские инспекторы, их стойко ненавидят и не упускают случая назвать работников прессы своими именами, как то: "недоноски", "щелкоперы", "паскуды", "говнюки", "педрилы", "мокрицы", "прыщавые шлюхи" – возможны варианты, но они уже совсем далеко за пределами нормативной лексики.

вернуться

16

* К характеристике жанра. Кто бы спорил... Книжные развалы сделались именно такими, какими и должны быть, – эта ситуация, что само смешное, создана самими "инженерами человеческих душ". Вообще – мне их скорбные стенания по поводу нашествия порнухи и чернухи напоминают обреченный вопль человека в тот момент, когда табуреточная опора неудержимо уходит из-под ног, а грубая пенька петли сдавливает горло. Представляю я себе это примерно так. Вот приходит наш "инженер человеческих душ" в гостиничный номер, осматривается и морщит нос: "Хреноватая какая-то обстановка!". Очень ему не по ноздре этот номер, в котором он веки-вечные жил-жил, вынашивал замыслы и творил: обои вон выцвели, стекла в окнах мутные, тараканы по углам шуршат – и оттого так скверно на душе... И вот он в мрачном расположении духа сдирает со стен обои, выламывает паркет, крушит мебель – словом, устраивает полный разгром. Потом он ищет табуретку – ищет, ищет и находит. Проверяет ее на устойчивость: ножка не подогнется ли? Вслед за этим ищет веревку – находит, пробует на прочность.

Лезет на табуретку и долго, вдумчиво привязывает ее к потолочному крюку. Пару лет у него уходит на то, чтобы создать аккуратную петлю – чтоб точно соответствовала размерам головы. Подтягивает петлю и примеряет: хорошо ли сидит? Шею не тянет? И, наконец по собственной воле шагнув с табуретки, обнаруживает он некоторое неудобство своего подвешенного состояния, выкатывает глаза и истошно вопит:

– Культу-у-у-у-ра погиба-а-а-а-ет!

вернуться

17

* По дороге сюда я видел на лотке "Стену" Сартра. Два года назад я бы не постеснялся свистнуть эту книжку у своего лучшего друга. Теперь я просто сказал торговцу – обшарпанному пареньку с красными глазами бультерьера, – чтобы он сбавил цену и гнал бы Сартра за гроши. Он угрюмо согласился: придется... Еще как придется! Сартра придется отдавать за столько, сколько стоит посещение общественного туалета. Без экзистенциализма народ как-нибудь перетерпит, а нужда – она есть нужда, тем более большая...