Судя по тому, как пленный напрягся, ему доводилось кое-что слышать о партизанах и об их своеобразных методах — особенно по отношению к тем, кто поступил к немцам на службу.
— Ну так как? — поднапер лейтенант.
— Так все равно ж расстреляете… — наконец ответил он.
— Так тебя еще судить будут, а суд у нас гуманный. А если тебя я сейчас допрашивать буду, ты сам будешь смерть звать.
Пленный вздохнул. Похоже, смерти он не боялся. По той причине, что человек смертельно устал. Не физической, а моральной усталостью, когда человеку уже все равно. Но мучиться-то все одно не хотелось.
— Ладно, раз поймали. Данила Басюк, штурман[9], дивизия СС «Галичина». Сам из-под Львова.
— Что по лесам бегал?
— А куда мне? Все одно расстреляете. Ваши наших в плен не брали.
— Теперь война кончилась, дела другие. Кто остальные?
— Двое, кроме меня, — наши. Трое — добровольцы из СС. Двое эстонцев. А один то ли швед, то ли норвежец. В общем, откуда-то с севера. Командир, танкист, — немец. Он говорил, я, дескать, никогда не сдамся.
— И что вы собирались делать?
— А бис его знает. Иногда думали — на Запад прорваться. И в общем, так получалось…
— А немца зачем в городе убили?
— Немца? Это не мы!
— И машину подбили не вы?
— Машину — мы. Жрать-то что-то надо. А там одно вино оказалось. Никто из нас тут и не знает никого и ничего. Немец-то — он из Баварии.
— Ладно, двинулись в обратный путь. Пленного не потеряйте!
На обратном пути Копелян подошел к Мельникову.
— Лейтенант, как думаешь, он правду говорит?
— Похоже на то. На машину напасть или, допустим, ферму ограбить — в их стиле. Но устраивать такую уголовщину… Что-то не похоже. Я вот только не пойму. Эти украинцы и эстонцы — они предатели. Их и в самом деле не очень-то в плен брали. Но вот немец? Такой нацист, что ли? Или этот, который швед или норвежец.
— Могу тебе сказать как историк, хоть и недоучившийся. После любой войны такие остаются, которые остановиться не могут. А скандинав, так он по международному праву считается не пленным, а наемником. Швеция ведь не воевала. А раз наемник… Тоже в Сибирь не хотел. Слушай, ты вот немецкий знаешь, украинский знаешь… А какие еще?
— Белорусский, понятное дело. Польский неплохо. Сербский.
— А этот-то откуда?
— А были у нас в соседнем отряде сербы. Их фрицы в армию призвали. А им воевать за них не хотелось. Вот они к нам и перебежали. Немцы, кстати, к нам тоже перебегали. Поглядели, что их соотечественники у нас вытворяют, кое-кто и не выдерживал. А с сербами я так, болтал время от времени, вот и научился.
— Везет кое-кому, — вздохнул армянин. — Я вот и русскому-то с трудом выучился. А немецкий так и не осилил.
— Это уж не моя заслуга. Кто-то поет хорошо, кто-то стихи пишет. А у меня, один студент говорил, как это… врожденный лингвистический талант. Ладно, самое главное, что никаких партизан в округе нет. Хотя, кто же того немца убил?
Глава 2. СМЕРТЬ НЕ ПРИХОДИТ ОДНА
Вечером в комендантском взводе разговоры, разумеется, крутились вокруг ночного боя.
— А что, лейтенант, как думаешь, дадут тебе за это медаль? — спросил Копелян.
— Было б за что. Если б в отряде нам за каждый такой случай медали давали, мы б сейчас ходили вроде древних богатырей — вся грудь в железе. Те, кто жив, конечно, остался. Меня-то раненым вывезли, когда все более-менее хорошо было. А потом, я слыхал, круто нашим досталось. Перед самым нашим наступлением немцы вообще озверели. А вот стреляешь ты, Оганес, косовато. Сразу видно — артиллерия, привык к более серьезным калибрам. Надеюсь, что больше стрелять не понадобится. Хотя… Черт его знает. Наверняка ведь много всяких недобитков осталось, по которым веревка плачет. Для них-то война не кончилась. Не все ж драпануть успели. Да и некуда тут было особо драпать. Где-то ведь отсиживаются.
— Да, всякие бывают случаи, — подал голос Никифоров. — Вон ребята-шоферы рассказывали. Под Оршей одного такого нашего поймали. В лесу сидел три месяца. Ему жена еду носила. Старостой был. Так он на коленях перед ними стоял — только через деревню его не ведите.
— И что?
— Повели… А дальше вести уже некого было. И даже особо хоронить было нечего. Если только по кусочкам собирать…
— Нет, бабам нельзя давать на расправу, — покачал головой Мельников. — Жуткие они вещи делают… Мы вот в отряде были против жестокости. Полицаев мы просто вешали. Ну разве что какой-нибудь волостной староста попадался или повыше. Тогда-то конечно. Такие петлей не отделывались. Но потом другая установка вышла — кто из полицаев сам перебегал, того брали в отряды. Мы, правда, не брали. Но мы вообще мало кого брали.