Ведьма покрылась каплями пота, вспыхнувшими на свету как хрустальные подвески.
— Там!
Крики в толпе прекратились.
Чарльз Хэлоуэй тоже замолк, не решаясь больше произнести имя сына.
Ибо Уилл стоял у входа в лабиринт, подобно восковой фигуре, в которую он почти превратился.
— Уилл… — тихо позвал отец.
При этом звуке Ведьма вспотела еще больше.
Уилл как слепой двинулся через толпу.
И, опустив винтовку вниз: словно палку, чтобы мальчик уцепился за нее, отец помог ему взобраться на помост.
— Вот моя левая рука! — объявил отец.
Уилл не видел и не слышал, как толпа взорвалась неистовыми аплодисментами.
Мистер Дак не двигался, хотя Чарльз Хэлоуэй все это время наблюдал за ним, в его голове изрыгали пламя и грохотали пушки, но каждый выстрел лишь слабо шипел и тут же угасал. Мистер Дак не мог догадаться, что он замышлял. И уж коли на то пошло, и сам Чарльз Хэлоуэй еще не знал этого. Все происходило так, словно он написал эту пьесу много лет назад, сидя ночами в библиотеке, потом изорвал текст и вот сейчас пытался вспомнить написанное. Он полагался на тайные открытия в самом себе, обнажая миг за мигом, играя звуковыми воспоминаниями, нет! раскрывая перед собой собственное сердце и душу! И… теперь?!
Его сверкающая улыбка, казалось, нарушила слепоту Ведьмы! Невозможно! Она подняла руку к своим темным очкам, к зашитым векам.
— Попрошу всех подойти поближе! — предложил отец Уилла.
Толпа сбилась вокруг помоста. Подмостки казались теперь островом среди людского моря.
— Смотрите на мишень!
Ведьма медленно таяла внутри своих лохмотьев.
Разрисованный Человек посмотрел налево и не ощутил обычного удовольствия от Скелета, который выглядел еще более тощим; не порадовал его и Карлик, стоявший справа и пребывавший в состоянии полного идиотизма и сумасшествия.
— Будьте любезны, пулю! — дружелюбно попросил отец Уилла.
Тысяча рисунков на подрагивающем, как у лошади теле мистера Дака не слышала просьбы, так почему бы расслышать ее самому мистеру Даку?
— Будьте любезны, — повторил Чарльз Хэлоуэй, — пулю! — И добавил смиренно. — Чтобы я мог попасть в блоху на старой цыганской бородавке!
Уилл стоял неподвижно.
Мистер Дак колебался.
В волнующемся людском море то тут, то там вспыхивали улыбки — сто, двести, триста белозубых улыбок, словно огромная приливная волна, поднятая лунным притяжением. Затем начался отлив.
Разрисованный Человек медленно протянул пулю. Его рука напоминала ленивую струю черной патоки, нехотя вытекающую из посудины; он протягивал пулю мальчику и одновременно наблюдал, заметит ли он; мальчик не заметил.
Но пулю взял его отец.
— Отметьте ее своими инициалами, — бросил мистер Дак привычную фразу.
— Нет, сделаем по-другому! — Чарльз Хэлоуэй вложил пулю в руку сына, чтобы тот ее подержал, а сам здоровой рукой достал перочинный нож, чтобы вырезать на пуле некий знак.
Что происходит? — подумал Уилл. — Я знаю, что происходит. Или я не знаю. Что же?
Мистер Дак увидел на пуле полумесяц, не счел это нарушением правил и зарядил ею винтовку, которую бросил отцу Уилла, и тот во второй раз ловко подхватил ее.
— Уилл, ты готов?
Свежее как персик лицо мальчика было сонным, — он то и дело клевал носом.
Чарльз Хэлоуэй в последний раз быстро взглянул на лабиринт и подумал: Джим, ты все еще там? Приготовься!
Мистер Дак повернулся было, чтобы пойти ободрить свою старую пыльную подругу, но остановился, услышав клацанье затвора; это отец Уилла достал патрон с пулей, чтобы убедить зрителей, что винтовка действительно заряжена. Это выглядело достаточно естественно, но преследовало еще и другую цель — когда-то давным-давно он читал, что в подобных случаях применялись поддельные пули, сделанные из воскового карандаша свинцового цвета. После выстрела такая пуля превращается в дым и пар, не успев вылететь из ствола. Разрисованный Человек, ловко подменивший пулю, уже сунул настоящую, отмеченную полумесяцем, в дрожащие пальцы Ведьмы. Она должна была спрятать ее за щекой. При выстреле она бы притворно дернулась, словно от удара пули, а затем «обнаружила» бы ее, выхватив из-за своих желтых крысиных зубов. Фанфары! Аплодисменты!
Разрисованный Человек, обернувшись на клацанье затвора, увидел Чарльза Хэлоуэя, державшего восковую пулю. Но вместо того, чтобы раскрыть подвох, Чарльз Хэлоуэй просто сказал:
— Давай-ка прорежем нашу метку поглубже, чтобы было лучше видно, а, малыш?
Он положил пулю в бесчувственную руку сына, достал перочинный нож, пометил восковую пулю тем же таинственным полумесяцем и загнал обратно в ствол винтовки.
— Готовы?!
Мистер Дак посмотрел на Ведьму.
Та некоторое время колебалась, потом слабо кивнула.
— Готов! — объявил Чарльз Хэлоуэй.
Вокруг ничего не изменилось — так же стояли балаганы и шатры, волновалась толпа зрителей, озабоченно суетились уроды, в страхе замерла Ведьма, спрятанный Джим должен был отыскаться, древняя мумия, раскаленная голубым огнем, все еще сидела на электрическом стуле, карусель ждала, когда кончится представление, толпа разойдется, и карнавал продолжит свой путь с мальчиками и привратником библиотеки, по возможности обманутым и одиноким.
— Уилл, — доверительно обратился Чарльз Хэлоуэй к сыну, поднимая потяжелевшую вдруг винтовку, — я положу ствол тебе на плечо. Поддерживай его рукой за середину, только осторожней. Бери, Уилл. — Мальчик поднял руку. — Так, сынок. Когда я скажу «Держи», задержи дыхание. Слышишь?
Голова мальчика едва заметно кивнула. Он спал. Он видел сон. Сном был кошмар. Кошмаром было происходящее.
Сквозь сон он услышал выкрик отца:
— Леди! Джентльмены!
Разрисованный Человек сжал кулак. Портрет Уилла, затерянный в нем, был раздавлен, как цветок.
Уилл скорчился.
Винтовка упала.
Чарльз Хэлоуэй сделал вид, что ничего не заметил.
— Я и Уилл в качестве моей здоровой левой руки хотим сделать один и только один самый опасный, подчас смертельный трюк с пулей!
Аплодисменты. Смех.
Пятидесятичетырехлетний привратник, словно сбросив несколько лет, быстро и ловко положил винтовку обратно на дрожащее плечо сына.
— Ты слышишь меня, Уилл? Слушай! Это для нас!
Мальчик слушал. Мальчик успокаивался.
Мистер Дак опять сжал кулак.
Уилл слегка задрожал.
— Мы попадем в самое яблочко, не так ли, сынок! — сказал отец.
Зрители одобрительно засмеялись.
А мальчик вдруг успокоился, ощущая на плече винтовку, а мистер Дак все сильнее стискивал покрытое персиковым пушком лицо, нарисованное на ладони, однако это больше не действовало, мальчик оставался спокоен среди смеха, который разливался вокруг, и тогда отец, придерживая приклад винтовки, громко сказал:
— А ну-ка, покажи свои зубы, Уилл!
Уилл растянул губы в улыбке, показывая зубы старухе, стоявшей около мишени.
Кровь отлила от лица Ведьмы.
Теперь и сам Чарльз Хэлоуэй улыбался во весь рот.
Словно стужа сковала Ведьму.
— Ну, парень, — сказал кто-то в толпе, — да это просто здорово. Гляди, как испугалась! Смотри!
Я-то вижу, думал отец Уилла. Его левая рука беспомощно висела, а правая касалась пальцем спускового крючка винтовки; он прицеливался, пока сын твердо держал ствол, направленный в лицо Ведьмы. И вот наступил последний миг, и в патроннике была восковая пуля, но что могла сделать восковая пуля? Эта пуля испарится в полете, какая от нее польза? Зачем они здесь, что они могут сделать? Глупо, глупо!
Нет! — подумал отец Уилла. — Стоп!
Он отбросил сомнения.
Он почувствовал, что губы беззвучно произносят слова.
Однако Ведьма услышала все.
В угасающем хохоте толпы, прежде чем согревающий звук смеха пропал полностью, он произнес эти слова одними губами.
«Лунный полумесяц, которым я пометил пулю, вовсе не полумесяц».