Караван поравнялся с пристанью, прошел под мостом. Только пена за лодками пузырилась.
«Видать, иноземные купцы», — подумал Тикшай и заторопился в сторону бараков, которые виднелись на том берегу.
Стрешнев жил в отдельном домике. Тикшая встретил радостно, даже обнял. Одет он был легко: на ногах сапоги из воловьей кожи, на плечи накинут короткий, отделанный мехом армяк. «Только в церковь идти так, — подумал Тикшай, — а не на реку!» Но самого Стрешнева это не смущало. Он весело, с шутками и прибаутками стал угощать Тикшая грибной похлебкой. Наскоро поели и пошли на реку.
У ветлы с раздвоенным стволом их ждали восемь здоровенных парней. Ждали, видимо, давно — от тлеющего костра осталась только зола. Времени тянуть не стали — отвязали две лодки, сели в них. Парни налегли на весла, приладив по ветру паруса из грубого холста.
Тикшай стоял, держась за мачту. Лодка качалась, будто зыбка на воде, плыли мимо берега вместе с монастырскими храмами и вековыми соснами.
Вскоре потемнело, река покрылась туманом. Волны тоже закружились, будто кто-то их из-под воды выталкивал.
— Ветер-злодей силу свою показывает, давайте торопиться! — с тревогой сказал Матвей Иванович стрельцам.
До тех пор он грустно мечтал о чем-то. «У каждого своя печаль, в чужую душу не заглянешь», — подумал Тикшай.
Да ему было и не до сотского сейчас, он всем сердцем хотел встретиться с озером, о котором наслышан и которое ни разу не видел.
Ветер все усиливался, волны шумели и плескались, обдавая брызгами с ног до головы сидящих в лодках.
— Ильмень дань требует! — с окаменевшим лицом бросил Стрешнев.
Он сидел впереди судна на прибитой доске и работал парусами.
«Того и гляди, кого-нибудь бросят русалке-Ведяве за борт!» — екнуло сердце Тикшая.
Но все обошлось. Водяному стрельцы бросили щепотку соли и ломоть хлеба, и сразу же боязнь отступила. Даже Стрешнев облегченно вздохнул. А кто-то пошутил:
— Этот отрок монастырский штаны не намочил от страха?
— Дайте ему весла, пусть погреется, — весело скомандовал сотский.
Тикшай сел на место одного из стрельцов, и все сомнения и тревоги сразу забылись. От работы взмокла спина, пот по лицу катился градом. Сейчас он думал не о Ведяве, а как бы скорее добраться до места. Ладони горели огнем, на них набились кровавые мозоли. Но конца пути не было, волны вокруг неутомимо пенились и колыхались, убегая в необозримую даль. Река вдруг потеряла свои берега, и Тикшай, справившись кое-как со страхом, понял, что их лодка вошла в озеро. На просторе даже ветер утих, словно заробел перед величием водного пространства.
— Вот оно, Ильмень-озеро могучее! — воскликнул Матвей Иванович и встал во весь рост. Тикшай, забыв об усталости, радостно глядел вокруг. Стрешнев положил свою тяжелую руку на его плечо и обратился к одному из гребцов:
— Прикинь, Григорий, где нам остановиться, — и посмотрел в небо. Там не было ни одного облачка, звезды сверкали словно кошачьи глаза. Только луна глядела недовольно, будто хотела спросить, зачем они на озере.
Парни отдохнули и принялись за дела. Сплетенные из толстых нитей сети в сумерках казались паутиной. Тикшай ахнул, когда стрельцы, да и сам Матвей Иванович, начали раздеваться. Голые тела обмазали жиром и попрыгали в воду, стали расставлять сети. Тикшай тоже хотел было раздеться, но Стрешнев сердито крикнул:
— Куда не надо нос не суй! Сначала учись тому, как другие это делают. — И уже товарищам: — Тяните, тяните…
Те, если со стороны посмотреть, на одном месте плавали. Потом Тикшай спохватился: стрельцы затащили сети так далеко, что головы их чуть виднелись. И вот наконец они в лодке. Тела от холода покрылись гусиной кожей.
— И-их, ледяная вода в Ильмене!
В железной бочке зажгли костер, растопили жир, разлили по глиняным мискам и брезгливо стали его прихлебывать. Понемногу согрелись мужики, да и время на месте не стояло. Под утро вытащили сети, рыбы в них столько было — еле в лодке уместилась. Лещи и лини свирепо били хвостами, налимы и сомы почему-то зло свое не показывали: усатые головы прилепили к залитому варом дну и не шевелились.
Домой плыли не спеша. Весла двигались лениво, будто и они устали. Один из стрельцов затянул грустную песню. Тикшаю слова показались знакомы. Эту песню он раньше где-то слышал. Только где? Когда певец замолчал, он обратился к нему:
— Ты не мокшанин?
— Ошибся, парень, — засмеялся усатый стрелец. — Я черемис.