— Если бы Сухомлинов вел себя прилично, я бы дал развод, несмотря на то, что у нас есть сын. Но он стал мне угрожать. Бутовичам не угрожают. Мой предок подписал Переяславскую раду.
В общем, из этого вышел всероссийский скандал, который даже перебросился за границу. Об этом я сейчас не буду рассказывать.
Летом 1917 года Бутович пришел ко мне и сказал:
— В свое время, когда я собирался ехать во Львов, тогдашний киевский генерал-губернатор Трепов сказал мне: «Не можете ли вы взять на себя очень деликатную миссию? Львовский профессор Михайло Грушевский ведет против нас острую пропаганду. Нельзя ли его купить?» Это было мне очень неприятно, но я согласился и, приехав во Львов, познакомился с Грушевским. Через некоторое время намекнул ему, что он мог бы получить большие деньги при известных обстоятельствах. Он сразу меня понял и ответил: «Вы не можете мне дать столько, сколько я имею от…» Я спросил: «От Австрии?» Он сказал: «Нет, от Германии».
Итак, молодой Грушевский писал прокламации от лица нашей партии в «Киевлянине», а кроме того, его творения расклеивались по стенам, как это было тогда принято. Это вывело украинствующих из равновесия. И они расклеили ответ по всем заборам. Там было написано: «Брешут воны, собачьи головы! Вбоги на голову прохфессоры, грубый солдафон Деникин, Василий Шульгин та други черносотенцы замыслили…»36.
Тут память мне изменяет. Что такое мы замыслили? Очевидно, что-то «скосовать», то есть уничтожить. Пожалуй, их так раздражило то обстоятельство, что «грубый солдафон Деникин» выпустил своего рода манифест, обращенный к малороссийскому народу. Этот манифест писал я. В нем объявлялся государственным языком язык русский, «созданный вековыми усилиями Киева, Москвы и Петрограда». «Я запрещаю преследовать украинское наречие и тех, кто им пользуется»37. Этим я исправлял былые ошибки царского правительства и выдергивал из-под ног украинствующих доску, на которой они стояли.
Оттого-то и появились сочные слова «брешут воны, собачьи головы!» «Собачьи головы» имели необыкновенный успех. Я думаю, что благодаря им мы получили несколько тысяч лишних голосов в Украинское Учредительное собрание и вышли в Киеве на первое место.
Абсолютного большинства не получил никто. Я был избран относительным большинством, получив двадцать девять с половиной тысяч голосов38.
Украинское Учредительное собрание так и не было собрано. Но если бы его собрали, то представителем от «матери городов русских», то есть столицы Украины Киева, был бы «черносотенец» Василий Шульгин, опиравшийся на «вбогих на голову прохфессорив».
В числе моих сотрудников в борьбе на выборах был Анатолий Иванович Савенко, давнишний сотрудник «Киевлянина», член Государственной Думы от Киевской губернии39.
Если когда-нибудь мне что-либо удавалось в политике, которую, вообще говоря, я терпеть не мог, то это было благодаря тому, что я не требовал от своих друзей-помощников приятности, симпатичности. Бывали очаровательные люди на моем пути, но они потому и были очаровательны, что к политике не годились. А те, что подходили к политике, те по большей части были несносны как люди. Моя сестра Лина Витальевна, отличавшаяся от многих других женщин некоторой насмешливой справедливостью, говаривала:
— Много тебе грехов простится за то, что ты мог работать с Савенко.
Но я должен был с ним работать, потому что в политике он был человек ценный.
Несмотря на свой невозможный характер, он добился того, что все киевские общественные организации монархического крыла числом девятнадцать, яростно враждовавшие друг с другом, избрали меня общим своим руководителем. Объяснить это логическим путем было нельзя. Но это факт.
На выборах Анатолий Иванович агитировал, где только мог, писал статьи, неутомимый и чуткий. На вид он был высокий, полный, с сильным голосом и румянцем на щеках. И все это было обманчиво. Он был неврастеник. Такие противоречивые фигуры как раз и нужны в мутных струях политики. Я прощал ему многое, даже совершенно невозможные выпады против меня в прошлом, за то, что он делал сейчас.
Между прочим, в один прекрасный день он объявил мне:
— Вам совершенно необходимо познакомиться с Хрусталевым-Носарем, и он этого хочет.
— Каким образом, где и почему?
— У меня, конечно. Ведь мы с ним вместе окончили гимназию на Полтавщине. Он совсем не Хрустал ев, это кличка; он природный хохол — Носарь, по образованию инженер.