Атомный дом — это развалины довоенного выставочного павильона, которому теперь выпало самому служить экспонатом. Впрочем, сказать, что так выглядел центр Хиросимы после взрыва, было бы неточно. Сохранили не одну из множества руин, а единственный каменный остов, уцелевший среди сплошного пепла.
Обломки стен Торгово-промышленной палаты напротив моста, подальше несколько выгоревших изнутри коробок банковских зданий, универмага Фукуя — вот и все, что возвышалось над землей. «Яблоко» мишени, в которую целил Ферреби, на два с половиной километра вокруг окрасилось в ровный серый цвет.
Такова была «зона сплошного поражения». Воскресить эту пустыню казалось немыслимо. А теперь так же трудно совместить ее макет в музее с цветущим городом, что раскинулся за окном.
Каждый день в Парке Мира выстраиваются ряды экскурсионных автобусов. Возле моста Айои, перед Атомным домом, торгуют сувенирами, открытками, как перед любым другим историческим памятником. Школьные экскурсии и путешествующие молодожены деловито фотографируются на фоне развалин.
Кажется, только спекшиеся стрелки найденных среди пепла часов напоминают о мгновении, когда смертоносная молния отпечатала на мосту Айои тени девяти пешеходов: они сгорели, испарились, растаяли в воздухе.
Возрожденный из пепла 900-тысячный город словно утверждает мысль: пусть лишь руины Атомного дома остаются здесь в напоминание о том, что не должно повториться!
Впрочем, в предрассветный час по камням моста Айои скользят и другие, живые тени. Они появляются из переулка напротив, когда еще закрыт туристский павильон, пустынны стоянки экскурсионных автобусов, когда сквозной силуэт мемориальных развалин едва проступает на фоне неба.
Это спешат на биржу труда обитатели «атомной трущобы». Их путь лежит через Парк Мира. Безмолвной вереницей проходят они мимо памятника, словно тени минувшего, — живые жертвы трагедии, для которых роковой миг растянулся на десятки лет страданий.
Это не литературный образ, не метафора. Вверх от моста Айои на полтора километра тянется незаживающий шрам Хиросимы — «атомная трущоба». Первая мысль — что это отвалы строительного мусора. Вот-вот появится бульдозер и сгребет все это на баржу, чтобы увезти прочь.
Подходишь ближе — видишь груды ржавого железа, пустых бутылок, связки старых газет, рваной обуви и другой рухляди. Блуждая среди них, вдруг убеждаешься, что свалка обитаема. За кучами хлама прячутся лачуги. Стены из старых ящиков, крыши из придавленных камнями обрывков толя и битой черепицы. Запах гниющего мусора и нечистот. Лист фанеры с единственной на этой улице рекламой: «Хиросима ветошь центр».
Сюда свозят старье и отбросы, и здесь вынуждены доживать свои дни люди, изувеченные атомным взрывом.
…Человек, побывавший в Хиросиме, знает, что в городе насчитывается сто тысяч «хибакуся» — людей, переживших взрыв. Каждому из них выдана регистрационная книжка с указанием, на каком расстоянии от эпицентра он находился. Приезжие знают, что не числом прожитых лет, а вот этими метрами меряю теперь свой век коренные хиросимцы.
Обычно для постороннего человека слово «хибакуся» невольно связывается с больничной койкой. Лишь при виде лачуг у моста Айои осознаешь, что болезнь терзает их вкупе с нищетой, что чем сильнее недуг, тем теснее сплетается он с тяготами нужды.
Почему это происходит? Почему последним прибежищем людей, переживших атомный ад, оказалась смрадная трущоба?
Есть много причин.
Подорванное здоровье не позволяет этим людям иметь постоянную работу. Им не на кого и не на что опереться: они потеряли близких, лишились имущества. Даже если и уцелели какие-то сбережения, все давно ушло на врачей и лекарства. Ведь бесплатное лечение «хибакуся» ввели под нажимом общественности лишь в 1957 году — через двенадцать лет после взрыва.
Год от года хорошеет Хиросима, давно уже не видно и следа ран на ее лице, а гнойный шрам у моста Айои все еще не зажил.
Через дорогу от Атомного дома вдоль реки можно насчитать около шести тысяч лачуг. Сколько семей, сколько сирот ютятся в них? Этого не знает даже полиция. Ей известно зато, что, в отличие от других трущоб, здешние обитатели не имеют связей с преступным миром, среди них нет закоренелых бродяг, презирающих труд. Даже самые немощные работают, добывая себе пропитание как мусорщики, ветошники.
Среди поденщиков, то есть людей, вынужденных каждое утро обивать пороги биржи труда, большинство в Хиросиме составляют именно «хибакуся».
Такова официальная статистика. Все остальное — призрачно, нереально, похоже га тяжелый бред, как и сама «улица Айои», которой, формально говоря, вообще не существует. Как порождение кошмарного сна, она разрослась по ночам. Лачуги наспех сколачивали в темноте, чтобы не заметили городские власти. Единственное, что придает «улице Айои» какую-то легальность, — это лечебные книжки «хибакуся». Только в них официально признается само ее существование.