- Что, Алуайа? – Не поворачиваясь, интересуюсь я.
- Мерзкие людишки. Ненавижу. – Уже отчетливо резонирует она. – Но они будут в нашей власти.
Новый прилив скрежета – она сжимает кулаки, судя по всему.
- Несомненно.
Вздохнув, я снимаю с лица маску, тут же передернувшись от того, что вспоминаю преследующее меня видение – точно таким же жестом, один в один, мою же личину, только иной расцветки, снимал и тот человек…
Наваливается неприятная горечь, смазывающая все эмоции и потенциальную радость от осуществления еще одной части своих планов. Да что это за архонтовщина со мной творится? И ведь да, прямо сейчас я знаю – что я понимаю ответ! Просто гоню его от себя, не хочу помнить, не желаю принимать самого себя. Потому что очень этого хочу, и боюсь того, что будет в том случае, если я подойду к существу из своих видений и скажу…
Нет, нет, нет!
Прилив мигрени взрывает мне разум. Пальцы начинают бешено трястись и маска выпадает из моих рук на кресло. Схватившись ладонью за лоб я наклоняюсь к самому черепу Елисия-Ивана и шепчу:
- Я боюсь… Я боюсь всё изменить туда, куда надо… Лучше меняться в никуда…
Боль продолжает пробивать мой череп – какая ирония, глядя на чужой думать об этом – раскаленным сверлом, и я погружаюсь, размываюсь, в некие пучины…
Тень…
О, нет, Тень…
Последнее что я ощущаю до того как с гулким стуком упасть на ступеньки перед своим «троном» - это ужас. Панический страх – лицом к лицу столкнуться в Тени с ответом на свои вопросы, увидев которые вблизи уже нельзя будет придумать себе, что ты «не помнишь».
***
За треснутым мутным стеклом окна бушевала буря. Ледяная крошка, в странном и быстром танце секла стены, проемы, и тех, кто мог бы по недомыслию оказаться снаружи.
Но мне хочется оказаться там. Потому что это – свобода, а не сидеть на грязном полу, прикованным одной рукой к ржавому кольцу на стене. Да и как – сидеть – скорее завалиться на жгучую холодом поверхность. Нет ни сил, ни возможности уйти. Всё разбито, всё кончено. Ты предан и растоптан, без всякой надежды на избавление.
Сглатывая горькую слюну – хорошо хоть она ещё есть, потому что губы уже растрескались от сухости, начинаю кашлять, судорожно подергиваясь. Короткая цепь от кольца бьет звеньями по разодранному локтю, я натягиваю ее до максимума, падая на покрытый медленно тающим инеем пол. Из моей глотки рвётся буро-желтая жижа, заставляя спазматически сжиматься в судорогах.
Подняв свободную руку, дрожащей ладонью, на которой вновь раскрылись начавшие истекать кровью рваные порезы, стираю с губ остатки этой массы. Отползаю снова к стене, облокачиваясь на неё, чтобы не упасть и ослабить давление цепи на скованное запястье, выворачивающее мне руку.
Моё тело ещё пытается вздрагивать в судороге. Сколько я здесь? Кто меня предал? Почему? Я ведь… Боль опять заливает моё горло и, чуть склонив голову, сплевываю теперь кровяной комок. С подбородка свисает тягучая красная ниточка. Махнув измазанными пальцами, размазываю её по лицу, в попытке стереть.
Пить. Я хочу пить… Вскидываю взгляд на окно, с невозможным вожделением глядя на опасные бритвенные лезвия ледяной крошки, могущей иссечь тело человека за несколько минут в сгусток боли. Ловить их ртом, пока язык и небо будут покрываться мелкими кровоточащими ранками, и получать живительную влагу. Наполненную, впрочем, только злом – химией, магией… Не знаю. Я уже ничего не знаю.
Прикрыв глаза, медленно ощупываю распухшим языком зубы – они зудят до такой степени, что их хочется вырвать самому. Десна, кажется, занимают половину ротовой полости и я представляю, как они сейчас выглядят – красная пупырчатая масса, из которой торчат черноватые клыки.
Хочется, как же хочется завершить эти страдания. Здесь и сейчас. Но никто, никто не придёт мне на помощь. Меня все предали – и я уже даже смутно помню кто и зачем. Только жажда, - вот что преследует меня. И одиночество, - оно сильнее всего вокруг. Я не могу быть совершенно один, покинут всеми.
Тихий шорох заставляет меня поднять тяжелые веки, как будто даже скребнувшие яблоки глаз. Кто здесь? Смутная тень, сотканная из теней, падающих из окна, за которым только мертвый, покинутый город и буря убийственного льда.
Возможно, это уже просто видения перед моим агонизирующим от этой пытки разумом? Ведь тень уже отделилась от противоположной стены, и приближается ко мне, не касаясь пола истончающимися отблесками-ногами.
- Кто ты и что тебе нужно? – Слова режут горло, заставляя скорее хрипеть, чем говорить.
И зря я это сделал – новый приступ судорожного кашля охватывает моё тело, заставляя биться изрезанной спиной о холодную стену, ставя новые гематомы.
Тень же молча приближается ко мне, касаясь сотканной из отражений рукой моего горящего лба. Сразу становится легче, как будто в голове что-то щелкнуло. Странное ощущение покоя и отстраненности возникает у меня, даже приступ мгновенно проходит. Точно – это сон, видение, игра убегающего от страданий ума…
- Ты прав. Это лишь видение, – Раздается знакомый голос. – И ты забудешь его как очнешься, продолжив висеть здесь, в этом самом месте ещё долгое время. Пока не найдешь выход… Но это совсем иная история, на самом деле. Главное, что ты только что отключился, и сейчас я обращаюсь не к тебе, а к тому, что пребывает внутри, здесь же, в твоём разуме – к «я» из будущего, очень далекого на этот момент. Искаженному и израненному не менее, чем твоё тело ныне…
Пытаюсь сообразить, что хочет от меня тень и что она имеет в виду, но сил на это нет никаких. Единственное, что заставляет меня прислушаться к словам призрака – это тот факт, что он обещает мне выживание и дальнейшее существование. Это важно. И жаль, если я действительно это забуду, когда очнусь. Ведь надежды у меня уже как… сколько я здесь… не осталось.
Тень молчит, глядя на меня оформленными игрой света провалами глазниц. Ждёт ответа?
- Я слушаю. – Слова тяжело перекатываются, едва выталкиваются гортанью наружу.
- Почему ты здесь оказался? – В тоне тени чувствуются менторские нотки.
Пытаюсь думать, но ответ очевиден.
- Я хотел как лучше для всех. Я хотел быть со своими дорогими… А оказалось только хуже…
- И какой вывод ты сделал из этого? – Как будто торжествующе спрашивает тень.
- Что я больше никогда не буду делать как лучше. – Эти слова рождаются сами собой. – Если я всё равно оказываюсь ублюдком и страдаю вот так, изрыгая из себя непонятно что – значит, никому не интересно, что я хотел! Меня все предали! Ну и хорошо – я буду ублюдком и на самом деле!
Трясусь на цепи, ёрзая ногами по полу, в инстинктивной попытке подняться и показать им всем…
- Неправильный вывод. – Чеканит тень. – Но для тебя ныне – логичный. Тот кто внутри должен сделать иной.
И тень внезапно обретает плоть, принимая облик…
- Нет, нет, нет! Это пытка! – Хриплю, брызгая кроваво-желтой слюной с рассохшихся губ. – Это не видение, это часть ваших планов! Ты же тоже… Ты…
Фигура, столь мне знакомая, столь важная для меня, столь нужная, и – настолько же враждебная, качает головой.
- Нет. Это ты придумал сам себе. И поэтому я тебя не могу простить. Тому же кто внутри тебя таится и глядит через твои же глаза… Тоже не в силах подарить прощение. Если только он сам, спустя все эти годы, не сделает то, чего боится. Не попробует его получить. И тогда я, возможно, позволю измениться всему.
- Мне не нужно твоё прощение! – Кажется, что у меня даже есть силы кричать.
- А я и не собираюсь тебя прощать. – Кривит губы в знакомой ухмылке фигура. – Я тебя презираю. Именно поэтому сейчас к нему обращаюсь не я. То, что ты видишь, надеюсь, – это только тень в твоём же разуме, отправленная в прошлое. Это то я, которое есть порождение вероятность, нитей мироздания, нашей неразрывной связи. Но не «Я». – Это слово фигура, на которую я не могу смотреть без боли, выделяет. – Понимаешь?
- Нет! – Истерично хриплю я, заливая кровью подбородок.
- Не поймёшь, я знаю. Поэтому молчи. Не для тебя сплетено это полотно. Не сейчас. Но именно здесь, у истоков конфликта и формируется то «я» и тот вариант, который может произойти ради… ради. – Фигура не заканчивает фразу.