Вскоре после полуночи они проехали Хэмпстед. Сэр Бернард оставил машину на углу, и они пошли к дому. Из-за налета в домах горело больше окон, чем обычно, но дом Консидайна стоял темный. Они поднялись на крыльцо, и Кейтнесс позвонил. Через минуту он позвонил еще раз, потом еще.
— Наверняка управляет налетом, — сказал сэр Бернард. — Или полетел встречать самолеты. Кажется, это называется левитацией, некоторые твои святые, бывало, ею пользовались.
— Надо найти окно, — сказал Кейтнесс.
Сэр Бернард вздохнул.
— Какая ночь! — сказал он, следуя за другом. — Нет, Иэн, не это, оно слишком близко к дороге. Где-нибудь подальше, поближе к черному ходу. Надо снять пальто и прижать его к стеклу, а потом резко ударить посередине. Жалко, не захватили мед и оберточную бумагу. Может, подождешь, пока я схожу, постучусь к ближайшему бакалейщику и попрошу патоки? А остаток можно использовать как извинение за непрошеный визит. Вдруг Консидайн любит патоку? Интересно, может ли Консидайн в его возрасте есть патоку, не перемазавшись с ног до головы? Вот для этого стоит жить.
На задней стороне дома одно окно было чуть приоткрыто, поэтому им не пришлось прибегать к более сомнительным методам. Они тихонько открыли его и забрались в дом. Протискиваясь внутрь, сэр Бернард вспомнил Роджера: «„Тьму вечную я встречу, как невесту“, хм, надеюсь, я ей понравлюсь». Внутри все было тихо. Побродив по дому, они в конце концов добрались до зала, и сэр Бернард сориентировался. Или дом сейчас пуст, или все спят. Впрочем, второе было настолько невероятно, что они приняли на веру первое.
Однако напряжение не отпускало их до тех пор, пока наконец не нашлась комната, где они слушали музыку. Сэр Бернард считал, что они крались не настолько осторожно, чтобы совсем не шуметь. В полумраке ему показалось, что вдалеке он видит Консидайна, повернувшего голову на звук, и задумался о возможных вариантах развития событий. Однако ничего не происходило, а в кресле сидел вовсе не Консидайн, а Инкамаси — в том же самом кресле и в той же самой позе.
Кейтнесс тихо пересек комнату и подошел к зулусу, а сэр Бернард остался у двери, вслушиваясь в тишину и наблюдая за происходящим. Священник встал возле кресла на колени и несколько минут изучал лицо африканца, а потом низким энергичным голосом спросил:
— Инкамаси, что ты здесь делаешь?
Под его взглядом зулус пошевелился и ответил:
— Инкамаси ждет того, кто погрузил его в сон.
Сэр Бернард вздрогнул, ибо голос короля больше походил на голос Консидайна, разве что был немного слабее. Кейтнесс продолжал:
— Ты спишь по своей воле?
— Я бодрствую по воле того, кто мною правит, — монотонно отвечал король. — Инкамаси сокрыт во мне. Сплю я и все же не я.
— Во имя Создателя, Инкамаси, — с глубокой внутренней убежденностью произнес Кейтнесс, — во Имя Вечного и Всемогущего, во Имя Еммануила[26] я требую, чтобы ты пробудился.
— Я их не знаю, — ответил спящий, — и я утаю их имена от Инкамаси, чтобы он не услышал.
— Благодатью, создавшей жизнь, союзом Человека с Господом, Божьей Матерью в мире и душе я приказываю тебе проснуться, — настаивал Кейтнесс.
— Я их не знаю, и я утаю их имена от Инкамаси, чтобы он не услышал, — снова ответил спящий.
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа замолчи и выйди из него, — воскликнул Кейтнесс, осеняя зулуса крестом. — Инкамаси, Инкамаси, верой, что в тебе, крещением и Телом Христовым я приказываю тебе проснуться.
Спящий не ответил и не пошевелился. Он молча лежал, как будто какие-то скрытые внешние или внутренние силы сдерживали его. Сэр Бернард вспомнил, как совсем недавно он видел Консидайна стоящим перед лазурным занавесом, как будто на фоне безбрежной вселенной. Ему показалось, что от этой фигуры в его памяти и коленопреклоненного священника исходят два разных потока воли и сталкиваются над королем, но в момент встречи их силы нейтрализуют друг друга. Сердце зулуса билось вне этих соперничающих потоков, возможно, по доброй воле предав забвению этот мир. Он ждал, что еще надумает Кейтнесс. Но хотя священник, видимо, еще более сосредоточил свою волю, хотя он еще раз или два попробовал заговорить, ответом ему была тишина. Того, кто говорил вместо Инкамаси, ему удалось утихомирить, но, видимо, это было непросто, потому что замолчал и сам Иэн. Он пытался передать зулусу свою решимость, но не смог пройти дальше ворот, не смог призвать короля вернуться через них. Он стоял на коленях у кресла и молился, а время шло.
Сэр Бернард размышлял: «Мы не можем здесь оставаться. Мы не знаем, куда ушел Консидайн, не знаем, вернется ли он, и мне вовсе не хочется, чтобы он занимал свое воспаленное воображение такими мелочами, как вызов полиции. Правда, он может приспособить нас для какого-нибудь нового эксперимента в победе над смертью. Интересно…» Он выглянул за дверь: ничего не слышно. Он вернулся в комнату. «Если Иэн и Консидайн схватились один на один в духовной борьбе, — подумал он, — возможно, пришло время вставить слово обычному разумному человеку. Робкое осторожное слово».