Он несется к кракену, разрубая на бегу новые и новые щупальца, и стискивает зубы. Раз. Позади приземляется принцесса, шаркают крохотные босоножки – наполненный ветром зонт тянет ее вперед, не давая остановиться. Два. Димка ныряет под щупальце, спружинив, перескакивает через него, заставляет скрутиться узлом – и гордо усмехается, представив, как кинематографично, должно быть, смотрится со стороны. Три. Невидимые зрители беззвучно аплодируют, не жалея ладоней.
У Димки впереди – душная обыденность, в которой он – совершенно не герой. Такие чаще становятся сайдкиками[1] с забавной неброской внешностью, без особых перспектив и способностей. Но здесь и сейчас, под недовольный писк принцессы, он сражает чудовищ, сверкая в свете фонарей пока еще отвратительно белыми кроссовками.
Если бы какой-нибудь несуществующий наглый репортер однажды спросил: «За что вы сражаетесь?», Димка бы, слукавив, ответил: «За спокойствие горожан». Лишь про себя признался бы: «Мне нравится убивать чудовищ». Без оправдания: «Разве убивать, защищая кого-то – целый город! – так уж плохо?» Себя Димка предпочитает не обманывать, опасаясь однажды просто запутаться, как котенок в пряже, и не выбраться без посторонней помощи. Ну а кому приятно сматывать обратно в клубок чужую ложь?
Димка не кричит, не рычит – бьется молча, пока внутри взрываются петардами эмоции. И когда верные полуножницы вспарывают розоватую плоть почти беззвучно, Димка ловит на своем лице улыбку, которую, к счастью, не замечает принцесса. Иначе расстроилась бы, стукнула бы кулачком, воззвав к совести простым: «Тебе так приятно кого-то обижать?» Уничтожать чудовищ почему-то благородно, а вот получать от этого удовольствие – уже жестоко. Грань тоньше волоска, и не умеющий танцевать Димка неловко отплясывает на ней, пока та не сотрется полностью.
Вой кракена удивительно похож на человеческий голос, и в ответ сердце безумно стучит, подпрыгивая до самого горла. Димка пинает очередное щупальце, не пытающееся его сбросить, скорее болезненно дергающееся, извивающееся дождевым червем, – и опускает полуножницы. По рукам стекает голубая, в ночи кажущаяся скорее черной, кровь. Кракен не в силах выбраться, железная «паутинка» крепко удерживает его – лишь вращаются бешено два изумрудных глаза.
– Дима! – кричит принцесса, а затем начинает бормотать, мурлыкать как котенок.
Димка понимает, взбирается выше парой ловких прыжков. Железные перекладины, на которых он стоял только что, сминает очередное мощное щупальце.
Принцесса не вмешивается. Как и положено принцессе. Но внимательно следит за миром своими огромными глазищами. Она – по уши в приключениях, которые затем сможет зарисовать цветными карандашами в новом, пока еще совсем пустом альбоме.
– Спасибо, – хрипло отвечает Димка, рывком вытаскивает полуножницы и соскакивает вниз.
Свободной рукой он бесцеремонно хватает принцессу за шкирку – и под недовольный писк ставит на лавочку. Оставшиеся щупальца то ползут к нему, стремясь ухватить за ноги, то пытаются заткнуть кровоточащий синим надрез. Кракен не один, не один – Димка видит сгустившиеся под деревьями глазастые тени, – но он, пусть и запертый, определенно распугал остальных. Как задиристый школьный верзила.
Получив от принцессы поглаживание по руке, Димка ловит теплую ладошку и, на мгновение задержав ее в своих холодных пальцах, бросается к умирающей твари. Полуножницы рассекают ночь, ловя лезвием истаивающий фонарный свет. Любопытная луна глядит со своего облачного пьедестала, как последним точным ударом герой с отпечатавшейся на лице улыбкой убивает чудовище. Ее Димка, приминая окровавленной кроссовкой обмякшее тело кракена, пытается стереть тыльной стороной ладони.
Обернувшись к ожившим теням, Димка говорит самое банальное из возможного: «Ночь будет длинной» – и кладет полуножницы на плечо. Говорит – и тут же хлопает себя ладонью по лицу. Но чудовища не слышат, а если слышат, то не понимают. А принцесса слишком занята тем, чтобы платье сидело красиво. И чтобы из-под него не выглядывали кремовые панталоны с бантами. И все равно лицо пылает, обожженное стыдом. А Димка ловко спрыгивает с «паутинки», подняв в воздух ленивое облачко пыли. Он идет, а за ним тянется синяя цепочка следов, которую уже скоро смоет белесое утро.