— Но наш Император — Утер Пендрагон, — удивлялась я. — И живет он вовсе не в каком Кос… Коне, а в Камланне, на юге.
— Верно, Утер Пендрагон — император провинций Британии. Он Верховный Король, и правит другими королями Британии, он же защищает Британию от саксов. Но когда-то всем миром правила Империя, а все провинции Британии располагались на самой дальней западной ее границе. Восточная часть Империи сильна еще и сейчас. Она управляется из Константинополя. Это очень далеко. Не всякий корабль доплывет туда.
— А почему тогда этот император больше не правит Британией? И куда подевались все те, кто стоял на Валу?
— Нет, милая. Император в то время правил не из Константинополя; он правил из Рима. Люди ушли, они покинули Британию и отправились защищать Рим, но им это не удалось. Понимаешь, Гвинфивар, они потерпели поражение, в Риме нет больше императора, остался лишь один в Константинополе, ну, и наш, в Камланне.
Отец много рассказывал о падении Рима. А я по молодости не очень-то прислушивалась к его рассказам. Отец был образованным человеком; у него хранились книги по истории и философии. Из книг он знал кое-что о том мире, который лежал за пределами наших владений. Этот малопонятный мир пугал меня. Я научилась читать вместе с моими двоюродными братьями, потому что мы были знатными римлянами по происхождению, и отец настаивал на том, что мы должны уметь читать, но дальше писем и хозяйственных отчетов мои умения не продвинулись. Может, добавилось кое-что из навязанного нам Евангелия. Идея Рима, как мировой Империи, прочно застряла в моем сознании. Стоило мне взглянуть на Вал, на плитку вокруг очага, на свои «сокровища», добытые в руинах, как перед моим мысленным взором вставал образ могучей Империи, некогда правившей миром. Я листала книги из отцовской библиотеки, пока глаза не уставали.
По-моему, это одно из главных воспоминаний о доме: комната отца с ковром из волчьей шкуры и медной лампой, я сижу рядом с отцом, его рука обнимает меня, и мы оба склоняемся над какой-то книгой, вместе боремся со сложными латинскими сокращениями и смеемся над ошибками друг друга. Думаю, отца мучило одиночество до тех пор, пока я не проявила интереса к его книгам. Будь времена поспокойнее, он мог стать ученым; не будь он главой клана, мог бы податься в монахи. Но дед, предводитель клана, назначил отца преемником; клан подтвердил, и на его плечи легла вся ответственность за жизнь и благосостояние людей. Так что он не мог избавиться от легкого чувства вины, когда возвращался к своим любимым книгам. А поговорить ему, кроме меня, было не с кем. Мои двоюродные братья и сестры не особо интересовались чтением, в книгах они искали только что-то полезное по хозяйству. Это не удивительно: мы были знатными людьми, а значит, главным занятием для мужчин является совершенствование воинского искусства, для молодежи — всевозможные способы ухода за нашим хозяйством. Время от времени старшие уходили сражаться за нашего короля Карадока Эбраукского, а затем возвращались, хвастаясь своими подвигами и вызывая зависть у младших. Мои двоюродные сестры умели прясть, ткать, шить, свежевать добычу, лечить, делать сыр и мед, работать на пасеке, вести хозяйство, управлять слугами и разбираться в счетах. Всем этим следовало овладеть и мне, да только я бесстыдно сбежала, особенно от готовки и домашнего хозяйства (зато мне нравилось возиться со счетами и управлять слугами), и мой отец никогда не наказывал меня за это, хотя, может, и следовало бы. Иногда он смущенно говорил: «Гвинвифар, ты бы помогла с домашней птицей», а я неизменно отвечала: «Конечно, отец, только сначала объясни…». Два часа спустя он все еще объяснял.
Иногда мне становилось стыдно за то, что я отлыниваю от работы, а еще больше за то, что пользуюсь слабостями отца. Тогда я давала себе слово измениться к лучшему и тут же хваталась за то, что мне больше всего не нравилось. Но мысли о прошлом не отпускали меня, и я снова закапывалась в книги в поисках ответа на какой-нибудь вопрос, а по дороге их возникало еще два десятка. Это было куда интереснее, чем домашние хлопоты.
Работы в клане всегда хватало. Большая часть нашей земли годилась только для овец, но пшеницу мы получали от зависимых кланов южнее, а сами выращивали крупный рогатый скот и разводили лошадей в долине. Земли, которых так возжелал мой кузен Мену, были хороши как раз для скота. Но вряд ли они добавили бы нам богатства. Мы и так считались одним из самых зажиточных кланов на севере Эбраука. На юге и на западе, да, в общем-то, и на севере тоже, до самой границы с Регедом, нас уважали и боялись. О востоке мы старались не говорить. Там располагалось саксонское королевство Дейра, откуда в любое время могли появиться банды разбойников, чтобы сжечь земли и угнать скот. Время от времени расходились слухи о том, что в результате набега оказались захвачены какие-то земли, кто-то изнасилован, а кто-то убит. Порой соседи приходили просить милостыню к нашим домам. Саксы захватили или разорили их земли и оставили их без средств к существованию. Я взрослела, и помню, что с годами становилось все хуже. Пока Утер Пендрагон оставался императором, порядок хоть как-то поддерживался, но когда он умер, короли Британии словно ослепли. Они так ожесточенно спорили о том, кто будет его преемником, что о саксах забыли напрочь.