— Вы хоть знаете, когда я в последний раз целовалась?.. Безнадежно!
Нет, я не ныла и не жаловалась на жизнь. Я так вообще никогда не делаю, и у меня нет склонности к преувеличению. Наверное, профессия накладывает свой отпечаток: я выкладываю все без утайки, как будто под присягой.
— Нет, не безнадежно, — попыталась приободрить меня Мег.
Эмми и Джил закивали, но я только взглянула на них искоса. Меня не проведешь. Я знаю, что такое безнадега. Кого, как не ее, я вижу в зеркале каждое утро?
Девочки переглянулись и снова уставились на меня, ожидая продолжения. Однако мне нечего было добавить. Тема исчерпала себя. Я вздохнула. И зачем я вообще об этом заговорила?
— Он обязательно появится, — повторила Мег, нарушив наконец затянувшееся молчание.
Похоже, она хотела сделать из этой фразы спасительную соломинку, вот только непонятно, кому она пыталась ее протянуть — мне или себе.
— Правда? — Я с досадой пожала плечами. — Когда? Где его носит? Как я встречу «того самого», если даже «не те» уже обходят меня стороной?
Часики тикают, недалеко и до сорока, а перспектив никаких, поэтому я уже начинала беспокоиться, что поезд ушел безвозвратно.
— Неправда, — вклинилась в мои горькие мысли Джил. — С тобой постоянно знакомятся.
— Ну да. Познакомятся, поговорят или даже пару раз встретятся — и тут выясняется, что у меня есть мозги. Все, поминай как звали.
Я сглотнула и улыбнулась вымученной улыбкой, снова пытаясь сделать вид, что все это просто смешно. А ведь действительно смешно. Мужчинам положено быть сильными, уверенными в себе и так далее. А они почему-то пугаются. Чего? Я не уродина. Я не злюка. Я ничего сверхъестественного не требую, я не капризна и не пытаюсь изображать из себя примадонну. Наверное, это все потому, что мужчине хочется быть добытчиком, гордиться своим ошеломительным карьерным взлетом, небрежно подписывая счета, бросать: «Дорогая, ни в чем себе не отказывай». А я со своей шестизначной зарплатой только удовольствие им порчу.
«Не в деньгах счастье» — я всегда знала, что избитая поговорка права. Не знала только, что деньги могут лишить даже надежды на счастье. Почему никто не сказал мне этого на профориентации в Гарварде?
— Ты их не отпугиваешь, — робко начала Эмми.
Я посмотрела на нее, ожидая продолжения, но она так и не договорила, хотя вид у нее был обеспокоенный.
Все мимо. Да, я понимаю, девочки хотят меня поддержать. Они же мои самые близкие подруги и желают мне только самого лучшего. Но откуда им знать, как мне тяжело? У них с личной жизнью всегда все было в порядке. Ну да, случались осечки, но это со всеми бывает. Нет, я, разумеется, понимаю, что поиск любви — как американские горки, есть и взлеты, и падения. Но у меня-то ни взлетов, ни падений — тележка застряла где-то в самом низу, и ни с места. И пусть девочки действуют из лучших побуждений, ни они, ни я не знаем, что делать, чтобы меня вытащить.
Я винила во всем Питера. Хорошо, положим, на самом деле он тут ни при чем, однако я уже давно решила, что во всем виноват он. А на кого еще мне свалить вину? Как назвать человека, который бросает девушку только потому, что она получила повышение по службе и стала больше зарабатывать?
Неужели трудно было мне сказать, что каждый мой успех заставляет его чувствовать себя чуточку ущербнее? Я бы перестала упоенно рассказывать о том, что мне нравится в работе. Я бы не приглашала его на праздники в офис и не вела долгие разговоры с коллегами. Я почему-то принимала его растущее беспокойство за радость, думала, что в кои-то веки встретила мужчину, который может гордиться мной, а не бежать как от огня. Ох, как я ошибалась!
Я приходила домой с работы и — ужас какой! — рассказывала, как прошел день. Вот она, ошибка номер один. А еще делилась своими планами и надеждами — ошибка номер два. И потом у меня хватило смелости, совести, наглости проявить себя и стать компаньоном в фирме, а значит, престижа и денег прибавилось. Самая грубая из моих ошибок. Питер-то, наверное, из последних сил цеплялся за соломинку, надеялся, что однажды я прозрею, откажусь от карьеры юриста и превращусь в домохозяйку — как все послушные девочки, с которыми встречаются его приятели.
Жаль только, что он меня в свои планы посвятить не удосужился.
Ничего, теперь я ученая. Чем лучше дела на работе, тем хуже в личной жизни. Простая причинно-следственная связь, хотя я слишком поздно в ней разобралась. Наверное, старшие компаньоны в фирме все-таки переоценили мои умственные способности — иначе я поняла бы все гораздо раньше.
Самое смешное, что ни один из моих коллег-мужчин никогда не поймет, каково мне. Двойной стандарт, несправедливость, склоняющая чашу весов в их пользу. Все они — даже Морт Мортенсон с его огромным брюхом, нелепыми подтяжками и лысиной, которую он пытается скрыть, зачесывая остатки волос набок, — все они женаты на девушках, которые моложе их на десять, двадцать, тридцать лет.
Какую секретаршу в нашей фирме ни возьми — любая не прочь закрутить роман с кем-нибудь из молодых юристов, которые сутками пропадают на работе, и уже не первый скандал с участием секретарши и адвоката непостижимым образом заканчивается свадьбой.
Однако — можете себе представить? — в обратную сторону, то есть чтобы секретарь-мужчина мечтал познакомиться с женщиной-юристом, эта логика не действует. И в соседнем с нашим офисом баре, куда адвокаты и банкиры каждый вечер ходят после работы, их тоже почему-то поджидают одни женщины. Аналогичная картина в любом другом баре, книжном магазине, кофейне, на любой вечеринке, куда меня заносила судьба. По-моему, я скоро исчерпаю все возможности. Или уже исчерпала?
Откуда мне было знать в то роковое утро, мучаясь похмельем и тяжестью в желудке, что чахнуть над недожаренной яичницей, ища спасения в огромной чашке кофе, мне осталось недолго и в моей жизни грядут перемены. В личной жизни по крайней мере.
По-видимому, я недооценила Мег: чтобы лечить душевные раны, она не полезет в сумочку за антисептиком и нурофеном, но и не допустит, чтобы дорогой ей человек продолжал страдать. Иногда мне кажется, ей стоит выставить свою кандидатуру в президенты. Если победит, мы в мгновение ока добьемся мира во всем мире, потому что Мег не успокоится, пока на лице каждого жителя планеты не засияет улыбка. Усадит за стол Фиделя Кастро, Саддама Хусейна и Тран Дук Луонга — чай, домашняя выпечка, задушевные беседы, — правители и не заметят, как подпишут все мирные договоры. Мег у нас такая.
Разумеется, теперь-то я понимаю, мне следовало сразу почуять неладное, увидев довольную улыбку на лице Мег, но я вместо этого слушала рассуждения Эмми и Джил о моих неудачах и мрачно отшучивалась.
— Может, не надо им сразу говорить, кем ты работаешь? — предложила свежее решение Эмми, но я, как и раньше, пропустила непрошеный совет мимо ушей. — Ведь они именно поэтому разбегаются.
— Так что мне теперь, врать? — капризным тоном спросила я, гоняя по тарелке остывшую яичницу, пожалуй, чересчур яростно.
— Ну, не знаю, — покачала головой Эмми. — Почему сразу врать? Просто не упоминай, и все.
— И так не упоминаю, — возразила я. — Ты же знаешь, Эм. Стараюсь не упоминать как можно дольше. Но в итоге приходится. А что поделаешь?
— Тогда, наверное, все равно не надо говорить, — подхватила Джил. — Даже когда спрашивают.
Я упрямо покачала головой.
— Я не хочу врать о своей жизни. В конце концов, что здесь такого страшного?
По правде говоря, даже если моя карьера мешает личному счастью, я все равно рада, что стала юристом. Я мечтала об этом с детства, и мне удалось осуществить мечту, хотя все кому не лень твердили, что у меня ничего не выйдет. Мне нравится моя работа, и я не понимаю, почему ее вдруг нужно скрывать.
— Мужики — кретины. — Эмми не стала ходить вокруг да около. — Они боятся строить отношения с женщиной, которая представляет для них угрозу. А для многих из них угрозу представляет любая женщина, если она оказывается умнее и успешнее.