Но он не останавливается. Он идет вперед, — и в этот момент ему наперерез возле крыльца гостиницы "Б…" что на улице Л. кидаются какие-то люди в черном, они открывают тяжелые двери, а из пролетки таксо выскакивает негатив с веревочными косичками, и в окружении белых девочек-припевочек пересекает тротуар (по совпадению на данный момент — мой путь), заставляя меня замедлить шаг и всмотреться в негра…
Ба, — думает пешеход, — да это тот, кто меня вовсе и не волнует. Вот сейчас, когда пишутся эти строки, я слушаю в ночи хит действительно всех времен и народов — Angels At My Gate — и мне нет никакого дела до этого хваленого доктора. Он великий и ужасный, супермегазвезда ушедшего десятилетия, о которой шумят все радиоканалы крайнюю неделю, почетный гость нашего города. Но я узнаю его только потому, что в городе все еще ничтожно мало негров, а особенно в белой панаме и со свитой. Это может быть только обещанный нам доктор Албан.
— It" s my live… — говорю я, продолжая идти, и доктор и вся его свита замирает, поворачивая головы к единственному пешеходу на раскаленном тротуаре улицы Л. возле крыльца отеля "Б…". Что думает он, услышав свои слова и увидев того, чьи уста их произнесли — коротко стриженого человека в якобы швейцарских поляроидах, в небесно-голубых расклешенных джинсах, мягких шузах-рейкерах, в батничке навыпуск цвета ветхого доллара и той же благородной измятости, — может, француз, а может дикий русс, жаждущий черного автографа, — а то и маньяк, после автографа достающий из своего италокитайского шоколадного Bolinni что-нибудь 45-го калибра и превращающий афрочудо в окровавленный кусок горилльего мяса…
Ты бредишь, доктор, посторонись, я просто пройду — я и так уже отнял много времени у читателя, который ждет то, ради чего он вообще заглянул сюда.
Хотя… Сюда заглянул читатель, знакомый с моими текстами, а я собираюсь предложить ему чужие. Вот и тяну, думая, как бы представить. Между прочим, мог бы вообще ничего не выпускать в свет, — пообещать как всегда: рассмотрим, ждите ответа, — и забыть. А забыть на моем рабочем месте легко, бумаги прирастают с быстротой бамбука, и вчерашний пакет погружается в глубину отложений.
Да, как раз вчера, когда я, включив свой рабочий компьютер и налив стакан чаю, приготовился работать, — а за окном сияло июньское солнце, оно звало надеть темные очки и выйти на голоногую улицу — о, наконец-то вернулись короткие юбки, как мы соскучились! — вот в этот острый момент фельдъегерь, в смысле, вахтер, и принес пакет.
Редактор вскрыл его, вынул пачку листов и пробежал, щурясь, первую страницу. Нацепил свои желтые антифары, всмотрелся. Даже не понимая, что там было написано, решил, что это стоит публиковать.
Только потому, что написано было пером и фиолетовыми чернилами, а кое-где на бумаге виднелись следы от восковых капель.
Он вдруг увидел, как скользит тень от руки пишущего по бревенчатой стене, почувствовал, как холодна левая сторона листа — та, что была ближе к заледенелому окну…
— В набор, — сказал он, передавая пакет. — Потом рукопись и файло — мне…
Так вот и появился этот электронный вид рукописи, подписанной псевдонимом. Так пожелал автор.
…Ну а то, что редактор уделил место в предисловии себе — так это исключительно для того, чтобы читатель представил, в каких условиях эта рукопись попала к редактору, и почему он пропустил ее в печать, почти не читая. Цензора отвлекли собственные обстоятельства.
И добавим к этому — он давно и хорошо знаком с автором рукописи. Который в своем предисловии обращается непосредственно к редактору. Но это вовсе не значит, что публикую сей труд по блату. Я даю его авансом, потому как, дочитав, понял, что это — всего лишь вступление. Главное будет во второй части. Которую автор пришлет только после публикации первой.
ОТ АВТОРА
Дорогой друг!
Чтобы не повторяться полностью, вместо "никогда" скажу "очень давно". Это вместо эпиграфа. Надеюсь, узнаваемо. Если нет, еще немного:
Очень давно бедняга писатель не возлагал так мало надежд на предисловие, как возлагаю я. И не потому, что ты слишком оторвался от друзей и не захочешь сделать для меня услугу, которая в твоей власти. Знаю, — сделаешь все возможное. Но знаю так же, что возможностей у тебя очень мало. В этом виноват я, как автор этих записок, — никому, кроме тебя, они не нужны.