Ньем, злобно глядя на неё, щёлкал языком. Она сидела, повернувшись к нему своим костлявым задом, и даже бровью не повела.
Мы поднимаемся по главной лестнице здания, имеющего форму каре. Остро пахнет мочой и плесенью, и я стараюсь задержать дыхание. Наверное, есть такие типы, что справляют нужду прямо у стены лестничной площадки. Вши опять оживились. Почёсывая промежность через брючный карман, я иду по коридору второго этажа. Он застелен зелёным линолеумом. Похоже на больницу. В коридоре несколько дверей. Некоторые распахнуты настежь. Оттуда доносится запах горящих ароматических палочек, отпугивающий комаров и москитов. Ньем идёт впереди меня. Он, как и я, через брючный карман чешет промежность.
Ньем без стука открыл дверь комнаты в самом конце коридора. Там стоят две железные кровати. С потолка свисает одинокая голая лампочка. На столе маленький, словно игрушечный, вентилятор, но он не работает. Окно открыто, за ним темнеют деревья. Сидящая на кровати у окна Дзуон с недовольным видом хрустит огурцами, купленными у старухи. Синяк на левой щеке под светом лампочки кажется просто чёрным. Время от времени Дзуон сплевывает на пол кожуру. Ха сидит на краешке той же кровати. Уголки глаз у неё опущены вниз больше, чем всегда. Она обдирает кожуру с плодов, похожих на картофелины. На небольшом столике между двумя кроватями лежат в ряд три цветка, похожие на колокольчики, но с более длинной чашечкой. Они синего цвета, с фиолетовым оттенком. Намного бледнее, чем синяк на щеке Дзуон. Правда, в свете оголённой электрической лампочки цветы утратили свою свежесть и блеск. Вид у них жалкий: стебельки оборваны у самых чашечек, остались только головки. Вероятно, это поработала в пруду Ха.
Ньем разлегся на кровати между Дзуон и Ха и закурил. С сигаретой в зубах он неожиданно протянул правую руку и ухватил Дзуон за пучок её завитых волос, резко дернув вниз. Карие глаза Дзуон взметнулись вверх. Синяк на щеке вытянулся и стал похож на удлинённый эллипс, вроде острова Суматра. Ньем прижался носом к носу Дзуон и стал изрыгать проклятия в её адрес. Чтобы не видеть этой сцены, я сел на кровать у двери и вытер носовым платком выступивший на шее пот. Ха пересела ко мне. Тогда Ньем повернулся ко мне и пояснил по-английски:
— Она не только напутала с сауной! Уверяет, что хоть и получила деньги для переговоров, смогла снять только одну комнату на четверых. Дура! Эта женщина…
Ньем ещё не успел договорить, как откуда-то донёсся глухой звук, как будто кто-то изо всей силы потянул с двух сторон за связку толстых резинок и так сильно вытянул, что они порвались. Лампочка под потолком погасла. Электричество отключилось. Ньем замолчал. В наступившей темноте стал виден лишь огонёк сигареты. Он был похож на налитой кровью мужской глаз. Когда огонёк перемещался, в темноте вычерчивалась красная линия. За окном слышался комариный писк. Я лёг на кровать и закрыл глаза. Меня потянуло в сон. Ха вытянулась рядом со мной.
Сколько, интересно, прошло времени?.. У меня на плече лежала прядь волос. Мне было тяжело дышать. Ха лежала на мне, она пыталась засунуть мне в рот тот самый фрукт, который недавно чистила. Плод разваливался, его сок тек между зубами по языку. На взгляд он был невкусным и горьким, а оказался сладким, как спелая хурма. Широко раскрыв рот, я проглотил кусок. Слышалось сонное дыхание Дзуон и Ньема. Ха затянула какую-то песню, похожую на ту, что она пела по дороге сюда.
— Хонсем, хонсем…
Интересно, как называется этот фрукт. Разжёвывая мякоть, я попробовал повторить вслед за Ха: хонсем, хонсем. Продолжая лежать на мне в темноте, она одобрительно кивнула и легонько прикоснулась кончиком пальца к моей левой щеке. Я попытался повернуться на бок. Взгляд упал на прикроватный столик, стоявший на уровне подушки. На нём что-то едва заметно отливало сине-белым цветом. Это были те самые, похожие на колокольчики цветы, которые Ха нарвала у пруда.
Три цветка поблёскивали попеременно, по очереди. Теперь синие с фиолетовым лепестки вновь обрели и блеск, и насыщенность, они словно пронзали окружавшую тьму своим густым синим светом. Какие интересные цветы, они светятся в темноте, подумалось мне. Ха протянула в темноту свою белую руку и повернула к себе эти похожие на колокольчики цветы. Теперь их раскрытые чашечки смотрели на нас. В глубине тоненьких лепестков копошился светлячок. Поскольку в колокольчике было перекручено несколько лепестков, насекомое не могло выбраться, отражая свечение, исходившее от цветка.