Под действием растворителя толстый слой краски надписи «RUBBISH», стекал по стене дома, как розовые слёзы. Но цементный сайдинг, похоже, очень глубоко впитал в себя краску, и поэтому буквы, хоть и утратили прежнюю яркость, всё равно читались без труда. Мы с господином Миками всё тёрли и тёрли буквы наждачной бумагой, но слово не исчезало, словно проникло до самой сердцевины дома.
Господин Миками грустно усмехнулся:
— Не получается. Просто напасть. Какой-то розовый ужас.
Я подумал, что слово «RUBBISH» стало своеобразным ярлыком нашего дома. Но не стал говорить об этом господину Миками.
Семь букв, образовавших слово «RUBBISH», утратили прежнюю неоновую яркость, и стали едва заметными. Их можно было принять за тонкие красные кровеносные сосуды. И всё же слово RUBBISH оставалось на доме, вроде невыводимого родимого пятна.
Теперь при появлении господина Миками я первым делом смотрел на его руки — что он принес на сей раз, а стало быть, какие кардинальные перемены ждут нас теперь.
Господин Миками с радостным видом стоял в дверях нашего дома, в руках у него были два предмета Т-образной формы с ручками, хлопчатобумажные перчатки, резиновые перчатки и что-то ещё.
Он пояснил:
— Это резиновая швабра для мытья окон.
А затем, даже не дожидаясь моего разрешения, приступил к работе.
Наши окна не мылись уже почти три года. Во всё окна были вставлены прозрачные стёкла, но за три года они покрылись таким слоем грязи, что стали походить на тонированные. Через кухонное окно, выходившее на дорогу, практически не было видно ничего.
Сначала жена, Аканэ и Асаги, услышав относящиеся к уборке слова «мытьё и протирка», дружно округлили глаза, но господин Миками, к которому мы уже успели проникнуться полным доверием, в мгновение ока на собственном примере показал им, что нужно делать, и вся команда, не успев даже задуматься о глубоко специфичных проблемах нашей семьи, пришла в движение.
Господин Миками втолковывал:
— Средство для мытья окон изготовлено на силиконовом масле, эффект очень быстрый, это чрезвычайно удобно, но после этого нельзя мыть окна водой, да и стекла пачкаются быстро. Следовательно, прежде всего нужно промыть стёкла водой, а потом с помощью пульверизатора обрызгать их раствором моющего порошка в тёплой воде; после этого поверхность стёкол протирается с помощью вот этих резиновых приспособлений.
Смысл его тирады состоял в том, что по причине сверхзагрязнённости наших окон сразу пускать в дело средство для мытья нельзя. Но прямо об этом сказано не было. Господин Миками словно избегал таких слов, как «уборка и наведение порядка».
А вот мне предстояло заняться жалюзи. Господин Миками прямо-таки ошеломлял меня блестящими идеями. Теперь он велел мне надеть розовые резиновые перчатки, потом хлопчатобумажные.
Руководитель работ продолжал разъяснять:
— Если работать в перчатках, то моющее средство не разъест руки. Опустите жалюзи, смочите одну хлопчатобумажную перчатку в моющем растворе, вторую — просто в теплой воде — и протирайте жалюзи, полоска за полоской, слева направо. Это очень удобно.
Препоручив нам стёкла и жалюзи, сам господин Миками взял пылесос и принялся за решетчатую дверь, всё ячейки которой оказались забиты пылью. Он пользовался не только пылесосом: с помощью старых газет стер пыль и грязь с обратной стороны двери, а потом с помощью двух губок тщательно протёр решётку с обеих сторон.
Пока мы своими неумелыми руками пытались справиться с оконными стёклами и жалюзи, господин Миками уже управился с решёткой. Едва закончив эту работу, он сразу же принялся за кухонный вентилятор, который, несмотря на наросший слой масляной грязи толщиной в несколько сантиметров, к нашему удивлению, всё-таки был ещё способен вращаться. Господин Миками обратился с вопросом к жене, которая в это время терла кухонное окно:
— Ау вас нет «Мэджик клин?» Ну тогда аммония? Нет… Хорошо, тогда я ненадолго отойду.
Господин Миками пулей выскочил на улицу и вскоре так же стремительно влетел обратно, держа в руках коробку с «Мэджик клин» До меня донеслись голоса жены и господина Миками.
— У вас раковина забита посудой, я помою. Раковина нам понадобится.
В раковине было столько посуды, кастрюль, очистков от овощей, что там, казалось, вообще изначально не было никакой раковины, а просто на полке навалена груда мусора.
— Мне стыдно!
Господи, что у неё с голосом?! Я никогда не слышал у неё такого голоса. От звука этого голоса корка, покрывавшая мою душу, дала трещину. Жене действительно было страшно стыдно. В этом вопле души, исторгнутом из глубины её существа, присутствовала некая нотка восторга.