Найдите на командном пункте полковника Мурджева и внимательно прислушайтесь к его точным распоряжениям, к его уверенному голосу, когда он докладывает. Спросите, почему среди такого большого количества генералов нет ни одного полного. И если ночью, когда летчики сверхзвуковых самолетов засыпают в перерывах между двумя полетами, если знойной добруджанской ночью воображение поможет вам увидеть копье с конским хвостом[2], вы не станете с наивным восторгом констатировать, что артиллерия стреляет безошибочно, а объясните себе, почему это происходит. Я увидел этот хвост, и мои переживания во время дождя показались мне нелепыми…
Когда был тот дождь? Вчера, позавчера или в прошлом году?..
На командном пункте тихо, лишь откуда-то доносится жужжание — крутят ручку телефона. Гаубицы вдребезги разбили опорный пункт роты. Ползут бронетранспортеры, за танками бегут солдаты, издали они кажутся совсем маленькими, почти нереальными. Над ними, словно стрекозы, висят вертолеты. Полковники из состава руководства отходят наконец в сторону, чтобы перекурить; молоденький старший лейтенант песет к укрытию, где находится большое начальство, термос с кофе. Он идет по траншее наискосок, и я преграждаю ему дорогу:
— Товарищ старший лейтенант, среди такого количества полковников ваши маленькие звездочки меня просто умиляют… Нельзя ли отхлебнуть глоток кофе из генеральской чашки?
Смотрим друг на друга в упор, и я по глазам угадываю, что он думает: «Этот, должно быть, из числа тех деятелей культуры, которые отражают будни армии в печати». Обмениваемся молчаливыми взглядами, чтобы добиться полного взаимопонимания. Он поднимает кверху руку с растопыренными пальцами, что означает «будет сделано», и устремляется вперед по траншее, затем возвращается, и мы вновь говорим друг другу что-то взглядами, но теперь уже совсем непринужденно. Художник Тифчев услышал про кофе, обернулся в нашу сторону и, делая вид, что его ничто не интересует, подошел ко мне. Говорю ему, что здесь не Монмартр, приказано использовать его бороду на щетки, чтобы он потом нарисовал в клубе лагеря плакат с фабричными трубами, танком и автоматами крест-накрест.
— Ого-го! — загоготал Тифчев. — Чашку кофе прикрывать такой маскировкой! У меня такое впечатление, что я в кафе «Бамбук».
Старший лейтенант появился из-за поворота окопа с термосом в руке. Я показал ему на художника:
— Он тоже «отражает» и тоже хочет кофе. Налей ему, а после растолкуем, как рисовать картины, чтобы получалось как следует!
Офицер старается сохранить строгое выражение лица, отчего кажется, что он готов заплакать. Вот потому-то мне и взгрустнулось, когда я увидел его маленькие звездочки!.. В такие юные годы глаза ясные и чистые, глядя в них, можно разговаривать и без слов. Да и зачем, в сущности, слова, когда офицер, который стоит напротив меня, — это я сам двадцать семь лет назад…
Выезжал ли ты, старший лейтенант, когда-нибудь верхом на лошади к подножию гор? Нет… На танке такое не получится!.. А есть у тебя Эвелина, стоящая на балконе с узорчатыми перилами?.. Не понял? Эвелин сейчас зовут Татьянами и Наташами. Кофе чудесный! В «Бамбуке» кофе — пойло в сравнении с этим. В знак благодарности завтра расскажу тебе еще о воскресной прогулке на лошади к подножию гор. Только не стыдись своих лет. И меня когда-то распирало от желания стать двадцатипятилетним, а сейчас, если я захочу, не смогу вернуться к двадцати пяти… Если не веришь — спроси самого генерала.
Генерал Желев сияет от радости, и не без причины. Его батарея отстрелялась на «отлично». Счастливый человек, все еще получает отметки! Очарование, которое от него исходит и которое я никак не могу определить, в сущности, — очарование школьников. Он хочет скрыть свое волнение, обнимает меня за талию, ведет к газику, спрашивая по дороге:
— А ты помнишь Первую партизанскую роту в военном училище?
Разве такое забывается? Как забыть лагерь в Бане, поля Вердикала, над которыми колышется марево?.. В конюшнях лошади, которые возили артиллерию, задыхаются от жары. В тени груши капитан с синей ленточкой на хлопчатобумажной гимнастерке объясняет нам, что такое капонир и полукапонир. Если мы не в тени груши, значит, атакуем «цветник». «Цветник» — это кривые сосны, которые кое-кто называет лесом, хотя ни на какой лес они не похожи, а так, одна видимость, то ли сосны, то ли пинии, и они нам уже настолько надоели, что глаза на них не смотрят. А сколько сапог изорвали мы на крутых подъемах «цветника»! На затворах винтовок тает смазка и стекает вниз. И мы тоже таем, стали похожи на печеные яблоки-дички. Прокисшие от пота гимнастерки стоят на нас колом. И дышим мы тяжело, как загнанные лошади. Ждем не дождемся, когда спадет жара и солнце скроется за лохматым гребнем Люлина, когда со стороны монастыря святого Короля повеет вечерней прохладой. Прохлада опускается на жнивье, на накалившиеся за день крыши бараков. Пахнет горелой землей и травой, полынью и тиной, которой заросли лужи возле лагерных умывальников. Прыщавый артиллерист из первого барака берет в руки гитару, и его грубоватый, но сдавленный и от этого кажущийся тенором голос заполняет августовские сумерки.