Снова наступило тягостное молчание. Но Соне необходимо было излиться, освободиться от тяжкого кома, засевшего в сердце… И она, вздохнув протяжно, с надрывом, сказала с какой-то мольбой:
— Кирик Сергеевич, только вы не думайте, что это я… виновата в гибели Андрея Николаевича… Даю вам слово, хотя оно, наверное, для вас ничего не значит.
Кирик вздрогнул. Как?! И Андрей? Это, конечно, она! Пусть лучше не клянется, не надо больше ничего, у него кончаются силы! Сонечка, увидев, как подействовало на него это известие, поняла, что он ничего об этом не знает.
— Вы разве не читали?.. О его гибели в автокатастрофе? В МК было…
Он брезгливо поморщился:
— Ты же знаешь, я не читаю желтую прессу.
— Да, я помню это… — спохватилась Соня. — Они разбились на машине. Но это не я! — закричала она. — Хотя можно теперь все на меня сложить!
— Что ты кричишь? — вдруг спокойно спросил он, выйдя из оцепенения. — Кто и что о тебе знает? Только я. Не рассказывала же ты всем и каждому о… — он был не в состоянии применить это жуткое слово «убийство» к Сонечке…
Но нет! Это не Сонечка, теперь это Зинаида!
— Не рассказывала, — ответила она с вызовом, видя, что он изменился: стал суше, холоднее. В течение ее рассказа он менялся, но проблески жалости оставались, а сейчас… их нет. — Зря я рассказала вам. На что я, дурочка, надеялась? На то, что вы меня поймете? Пожалеете? Поможете? Ага! Жди от вас жалости! Вы сейчас думаете — когда же она уберется, чтобы спокойно послушать музыку и продумать завтрашний день… Знаю я вас! Черт меня дернул припереться!
Она вся пылала от обиды, старой обиды: он так и не пришел к Генке и не забрал ее оттуда! А она ждала! Не позвонил, не спрашивал — не хотел ничего знать! Он равнодушный, жестокий человек! Нет, он — сверхчеловек, каким себя считает.
Ему вообще все безразличны. Она нарушила его покой, а теперь потревожена его абстрактная мораль! И возможно, завтра ему будет плохо работаться… Злыдень, монстр, кикимора болотная! Так думала она. Ни в коем случае не заплакать перед ним. Она сейчас уйдет. Пусть бежит в милицию. Хотя он не побежит, подумала она, и была права.
Накрутив себя, Зина-Сонечка закричала:
— Я вижу, о чем вы думаете! О том, что я — ужасное существо… Как это вы говорили? Неуемных страстей? А теперь вообще криминальная особа! И вы меня презираете, да, презираете, я же вижу! Хотя Генку вы сами терпеть не могли, но убить? Фи! Это я, грязная, виновата во всем, я, которой руку страшно подать — запачкаешься, — Кирик хотел было прекратить эту истерику, но понял, что надо выслушать все, — я могла свершить правосудие, вы — нет! И теперь я прихожу к вам, плачу, прошу сострадания и, может быть, совета — как мне жить? Что делать с моей памятью и со всем тем, что со мной произошло?.. А вы молча, джентльменски прохладно, осуждаете меня, но никогда в этом не признаетесь…
Зина остановилась, задохнувшись, слезы закипали в глазах, но она яростно их сглотнула и сказала почти спокойно:
— А знаете, кто во всем виноват? Вы. Вы заморочили мне голову своим благородством, оригинальностью, гениальностью и мудростью.
Теперь-то я знаю, что это просто глубокое равнодушие ко всему. Вы уверили меня, что я необыкновенная, что мое истинное лицо скрыто под маской, что оно проявится с чьей-то любовью… Как в сказке… Однако сразу же предупредили меня, что вы-то не имеете права любить! А то бы… — она едко усмехнулась, — а то бы вы полюбили меня, подзаборную уродину! Вы лгали! Мне, девчонке, которая смотрела на вас, как на Бога! Зачем? Вам было интересно? А я все вбирала, вбирала и решила, что все это так: вы все понимаете! И что вы… вы любите меня! Вот до чего я додумалась в тиши ночи… Я решила вам служить вечно. Я была согласна с вами на все.
И тут к вам пришла дама. Которую вы любили и, наверное, любите сейчас. Я все поняла. Я поняла, что вы мне врали. Как говорят, вешали лапшу на уши. Не кривитесь, не надо! Вы и сами прекрасно изъясняетесь матом, если это надо, в обществе «шоферни», как вы называете своих приятелей! Вы — самовлюбленный артист! Вам нужна аудитория! И не врите, что вам никто не нужен! Вам нужны все! Только чтобы они сами к вам ходили, вам поклонялись! Ладно, не буду вам надоедать. Но все-таки я вас ждала. Я думала, если… — Зина махнула рукой и встала.
Кирик подошел к ней.
— Сядь. Мы не закончили с тобой… Ведь ты пришла ко мне не только, чтобы обличить меня? Ты же сама сказала.
Зина опустилась на стул. Монолог вымотал ее до основания. У нее тряслись ноги, и, пожалуй, если бы она даже очень захотела уйти, не смогла бы, упала.