Она покраснела, но, не раздумывая, согласилась.
Он нахмурился.
— Вы не подумали. Так нельзя. Сколько вам лет?
— Семнадцать… — немного прибавила она, подумав, что он зануда и строгих правил… А Федя ей говорил, что художники аморальные типы.
— Ну, наверное, не совсем, но хорошо, что хоть паспорт у вас есть. А родители? И почему вы, Сонечка, приличная девочка, живете в одной квартире с алкашами и бомжами? Или это какая-то тайна? — спросил он, видя, что она опустила голову.
— Я когда-нибудь вам расскажу… — тихо ответила Соня, подумав, что ему она расскажет. С ношей, о которой она помнила ежечасно, жить трудно.
— Не думайте, ничего страшного, я ни от кого не скрываюсь… — и замолчала, потому что врала безбожно, а Кирилла она боялась: ей казалось, что он видит ее насквозь.
Так оно и было. Он не стал расспрашивать ее, подумав, что девчонка что-то совершила.
— Вы не москвичка? — продолжал он допрос.
Она мотнула головой.
— Вам жить негде?
Она снова мотнула.
Он надолго замолчал… Ему еще надо заботиться о ее ночевке!..
— Хорошо, — собрался он с силами, — вы можете оставаться здесь. Я чаще уезжаю домой. Если же нет, здесь есть еще комнатенка… У меня, правда, бывают гости, очень редко, и дамы, что тоже редко, но все равно я должен вас об этом предупредить. Кажется, все. Так вы не отказываетесь? — переспросил он с надеждой.
— Нет, — сказала Сонечка твердо.
— Тогда начнем работать, хотя, честно говоря, сегодня уже поздновато. Ну, сколько сможем.
Кирилл вышел, вернувшись в своей вчерашней одежде. Увидев, что она продолжает сидеть на тахте, он с легким раздражением спросил:
— Почему вы не готовы?
— Я не знаю… — испуганно пролепетала она.
— Раздевайтесь. Я же вам сказал: обнаженная натура! И вы мне ответили, что понимаете. Не так?
Он не смотрел на нее, злясь на себя.
Стесняясь, Сонечка стала быстро раздеваться. Хорошо, что вымылась сегодня под жуткой ледяной струей и надела свежее белье.
— Пройдите за ширму, там вам будет удобнее… — раздался голос.
Ширма стояла в углу, отделяя малюсенькое пространство, за которым мог поместиться один человек. В трусиках и лифчике Сонечка прошла туда. Сняла их, скатала вместе с джинсами, сунула в пакет, который выглядел уже весьма потрепанным.
Поплотнее надвинула парик и поняла, что делает все это ради того, чтобы не выходить из-за ширмы. Это казалось невозможным. Вот о чем говорил, видимо, Кирилл, а она и не представляла себе, что такое обнаженная натура!
Теперь Соня маялась за ширмой, не зная, что предпринять. Как она выйдет к нему? Он одет, а она совершенно голая…
Нет! Она не может этого сделать! У нее ноги пристыли к полу. Может, одеться, выйти и отказаться… Уйти к своим бомжам, а он пусть остается с теми, кто все понимает.
Соня слышала, как Кирилл, что-то напевая, ходит по мастерской. Она стала мерзнуть и злиться. Ему хорошо! У него все есть. Он одет и не собирается раздеваться, потому что ему это не нужно! Ему не нужна квартира, не нужно прятаться…
— Сонечка, вы где, моя детка? Уже окончательно примерзли к полу? Выходите, дорогая, все готово…
Вдруг над ширмой показалась голова Кирилла, голова смеялась, укоризненно покачиваясь из стороны в сторону.
— Ай-яй-яй, — он ухватил Соню за руку и выволок на свет. Не глядя на нее (а она-то думала, что он уставится), Кирилл провел ее на появившееся возвышеньице, где стояла табуретка.
— Садитесь, я посмотрю, как складывается фон.
Сзади постаментика был повешен занавес — наполовину серый, наполовину темно-зеленый…
Она прошла по полу, как по стеклу, взобралась на возвышение, села на табуретку и задрожала; тряслось все, даже голова. Как она ни старалась унять дрожь, сделать ничего не могла.
Кирилл куда-то вышел. Сонечка осталась одна, и ей жутко хотелось одеться. Всего лишь одеться, чтобы почувствовать себя человеком, а не подопытной лягушкой. Хотелось плакать, а дрожь становилась все сильнее.
Вошел Кирилл. Не глядя на нее, он протянул ей бокал с чем-то красноватым.
— Сонечка, выпейте, это мартини, ничего страшного, вы просто согреетесь, я пока еще готовлюсь… И это возьмите… — он дал ей большой пушистый плед, — закутайтесь и погрейтесь. У меня еще не все готово. Краски, то, се…
Она послушно выпила, тепло пробежало по телу, а плед согрел ее окончательно.
Стало получше. Пропали слезы, обида и страх…
Пока ей было тепло и прекратилась дрожь, она решилась. Сбросив с себя плед, Сонечка проговорила:
— Я готова, вы можете начинать.