И заоглядывался вокруг, ища одобрения. Ему никто не ответил, каждый глядел в сторону. Трофимов, который готов был улыбнуться любому остановившему на нем взгляд, сделал вид, что выщипывает катышек из шапки.
Коляй пришел домой один, открыл ключом дверь, потом дочитал свежие газеты, погрыз кедровых орехов. Романтик не появлялся. Кулек конфет из его тумбочки исчез: видно, пошел к какой-то зазнобе. Зато скоро вернулся с работы Пронькин.
— Знаю, знаю, — сказал он. — На какого человека руку поднял — ведь он полстройки деталями обеспечивает! Ну, писатель, он меня доведет…
Коляй ничуть не удивился, что Пронькин об этом знает, но рассказывать подробности не стал. Буркнул под нос, взялся зашивать протершийся носок.
Пронькин выглянул в форточку, спрыгнул с подоконника на пол и предложил:
— Пошли в тридцать вторую! Кое-что предусмотрительно имеется, — он щелкнул по оттопыренному карману.
— Больше не ходок, — сказал Коляй.
— Сопротивление женщины волнует мужчину, — обнял его за плечи Пронькин. — Думаешь, меня бабы по морде не били?. Ей гордость показать надо, пусть! Зато потом — эх!..
— Не, — отказался Коляй.
Он снова вспомнил, как ходил в гости в тридцать вторую, там каждый день справляли чей-нибудь день рождения. Когда Пронькин брякнул, что Коляй впервые в жизни ест песочный торт, все уставились на него. Он глазом не моргнул. Сначала будто цементной крошкой рот набил, а потом даже понравилось. По хмельному делу Коляй наклонился что-то сказать тершейся об него соседке и получил по щеке; потом в кухне он долго объяснялся, они помирились и целовались. Теперь Коляю было стыдно — как сопляк вывернулся наизнанку перед первой встречной.
Пронькин ушел один. Вернулся он минут через десять и с порога понес околесицу:
— Амазонки, суки, они же всех мужиков поубивали! У тебя металл штампованный — не лезь электродом, расползется, — шпарь автогеном! Кто же от бесплатной откажется, да еще на родное Черное море…
Коляй никогда не подозревал, что человек может напиться так быстро. Пронькин привязался к нему.
— Ты на Черном море был? Лучше всего, говорят, в Туапсе. Шашлыки, бабы, дороги — во! Берем отпуск вместе!
— Чего я там не видел, здесь поохочусь. Ложись спать.
Но Пронькин бормотал про загубленную жизнь, плакал, потом начал хвастать, что свинцовку в миллиметр положит на стык ощупью. Он тащил Коляя на улицу доказать это, махал руками и рвал пуговицы. Тогда Коляй насильно раздел его, положил в постель и сел сверху.
— Все, сплю! — дал слово Пронькин и захрапел.
Коляй видел, что тот храпит нарочно, а сам исподтишка косит глазом, слез с него и сел на стул. Пьяный что сумасшедший, его переубедить нельзя, можно только в лучшем случае успокоить.
Хлопнула дверь, и вошел Романтик, отряхивая с куртки снег. Коляй хотел пошутить, мол, когда свою невесту покажешь? Но тот серьезно кашлянул в кулак, сел за стол, как в президиум, и пригладил волосы.
— Был сейчас в комитете комсомола, — сказал он и сделал паузу. — Ты, оказывается, бессоюзный?
— И что? — спросил Коляй.
— Надо вступать, — строго продолжал Романтик. — И года у тебя, и стройка наша — Всесоюзная комсомольская!
— Неохота, — сказал Коляй. — На словах-то все сознательные, а копнешь… Да и принимаете кучей.
— А как Магнитка, Олег Кошевой, целина? — перебил Романтик. — Конечно, встречаются, которые…
Он не успел ничего добавить, только повел носом в сторону Пронькина. Тот вылетел из постели и подскочил к нему:
— Не нравлюсь, книжек не читаю? Читай, а на стройке тебе не жить! Правильно назвали — Романтик! Недокормыш, папа — профессор…
Романтик поднялся и ударил Пронькина. Тот, ойкнув, рухнул обратно в кровать.
Коляй не вмешивался в чужие отношения. Тем более что Пронькин как ни в чем не бывало встал утром и отправился на работу, весело насвистывая. Пусть считает, что Колыма Вилюю в подметки не годится, но крепкие ребята и здесь есть.
Коляй никого никогда в своей жизни не любил так, как пишут писатели. Положенное выполнял: уважал мать, долго переписывался с Васькой, бывало, конечно, и насчет женщин. Если б спросили, может, не ответил бы, но про себя подумал бы: «Верю, любовь есть». А как иначе людям, всем людям вокруг жить?
Пусть соврет один, другой, но не может быть, чтобы все врали. Другое дело, что не у каждого получается…
Разные дороги были у них с Людмилой-смуглянкой, пересеклись, но не слились, а разошлись. Если вспомнить по порядку, было так.