Прабир в раздражении вскочил и схватил планшет.
— Это индо-арабские цифры! Люди использовали их веками! Они не имеют никакого отношения к компьютерам! Если вы действительно воображаете, что это рисунки интимных частей, то не технология должна раздражать вас, а математика!
— Да, да! — вскричал Кит. — Ты абсолютно прав! Не двигайся, я вернусь через пять секунд!
Он выбежал из комнаты.
Мадхузре вопросительно посмотрела на Прабира.
— Не волнуйся, — сказал Прабир. — Это всего лишь игра.
И я выигрываю.
Кит вернулся, листая книгу, которую держал в руках, в поисках чего-то.
— Ага! — он показал обложку Прабиру. — Из трудов пятнадцатой ежегодной конференции по киберфеминизму. Это прошлогодний доклад Амиты, благодаря которому «Нью-Йорк Таймс» назвала ее «самой волнующей из нынешних интеллектуалов Канады».
Он начал читать: «Транспьютеры будут лишь первой стадией революции, которая изменит полностью гендерный мегатекст науки и технологии. Следующим падет господство самой математики, которая давно нуждается в собственной, совершенно необычной, инверсии. Нам вновь придется восстановить дисциплину с нуля, отказавшись от порочных и предвзятых аксиом прежней, искаженной мужчинами истины, превратив ее застывший, иерархический подход в живой, обучающий и игривый. Доказательство мертво. Логика устарела. Следующее поколение надо с детства научить высмеивать Principia[9] Рассела, дергать за бороду Карла Фридриха Гаусса и стаскивать пифагоровы штаны!»
Прабир протянул руку и взял книгу. Пассаж был в точности таким, как прочитал его Кит. И имя Амиты стояло в заголовке статьи.
Он сел, испытывая легкое головокружение и все еще не веря. В лагере, вспоминая, что отец сказал про Амиту, он опасался, что та может оказаться слишком религиозной, но все оказалось еще хуже. Она была против всего, что отстаивали его родители: равенства мужчин и женщин, разделения знаний и собственных интересов, самой идеи честного поиска истины.
И он сам привел Мадхузре прямо к ней в руки.
Прабир боялся начала занятий в школе, но к концу первой недели все его худшие страхи оказались на поверку беспочвенными. Учителя говорили, как нормальные, здравомыслящие люди и в их классе не было никакой болтовни, подобной той чуши, что несли Амита и Кит. А еще ему разрешили побыть с Мадхузре в ее первое утро в детском садике, где все дети казались одинаково безвредными. В лагере Мадхузре уже играла с другими детьми, так что новая встреча с такими же странными существами не оказалась для нее слишком сильным шоком, и хотя она плакала, когда Прабир оставил ее одну на следующий день, по возвращении домой она уже с энтузиазмом отчитывалась о своих занятиях.
Прабир ожидал, что в школе его побьют, но остальные ученики держались на расстоянии. Один парень правда начал высмеивать его лицо, но, после того, как другой прошептал ему что-то на ухо, замолк. Прабир очень надеялся, что они только воображают, что знают историю его шрамов — ему лучше было служить объектом насмешек, чем слушать, как эти незнакомцы обсуждают то, что в действительности случилось на острове.
Было еще трое учеников, чьи родители могли оказаться индийцами, но все они разговаривали с канадским акцентом и, когда Прабир оказывался рядом с ними, ему казалось, что он чувствует, как от них исходит беспокойство в еще большей степени, чем от него самого. Амита приехала в Канаду, когда ей было три и ее родители сразу прекратили говорить на бенгали, так что она почти не знала языка. Он намеревался было добиться, чтобы Мадхузре говорила на обоих языках, но в ее присутствии иногда прерывал себя на середине фразы, сомневаясь, правильно он говорит. Он мог бы попытаться связаться со своими старыми одноклассниками из сетевой школы ИРА, но он был не готов объяснять им свои изменившиеся обстоятельства.
За следующие несколько месяцев он привык к рутине: подъем в семь, умывание и одевание, автобус, сидение на занятиях. Все это смахивало на прогулку во сне по дорожке тренажера.
По выходным были пикники. Кит взял его на фестиваль, где показывали фильм под названием «Четыреста ударов». Прабир согласился, в предвкушении новых ощущений от целлулоидных технологий, с их огромной картинкой и полным людей залом. Хотя, как он помнил, в Калькутте было полно кинотеатров, он никогда не бывал ни в одном из них — родители предпочитали брать фильмы в прокате, а он был слишком мал, чтобы пойти самому.
9