Я искал глазами дядю Якоба и госпожу Терезу. И наконец нашел их в обозе. Дядя ехал верхом на Призыве. Я с трудом узнал дядю Якоба: на нем была высокая республиканская шапка, мундир с красными отворотами и большая сабля в железных ножнах. Все это невероятно изменило его, и он казался гораздо выше. Но я все-таки узнал его, как и госпожу Терезу. Она ехала на тележке, покрытой парусиной, в той же шляпе и той же косынке. На щеках у нее играл румянец, глаза блестели. Дядя ехал рядом с ней, и они о чем-то разговаривали.
Узнал я и маленького Жана, хотя видел его только один раз. Широкая портупея красовалась у него на груди, за портупею засунуты были барабанные палочки, на рукавах были нашивки. Он шагал, и сабля била его по ногам. Узнал я и командира, и сержанта Лафлеша, и того капитана, которого водил к нам на чердак, и всех остальных воинов. Да, я узнал почти всех, и мне показалось, будто я попал в большую семью! Я очень обрадовался, увидев знамя, обернутое клеенкой.
Я пробирался в толпе людей. Ганс Аден и Франц Сепель уже нашли своих товарищей, а я все шел и в тридцати шагах от тележки готов был уже позвать: «Дядя, дядя!» Но тут госпожа Тереза, случайно наклонившись, радостно воскликнула:
— А вот и Сципион!
В тот же миг Сципион, которого я оставил дома, весь в грязи, запыхавшийся, вскочил в тележку.
— Сципион! — крикнул и маленький Жан.
И наш верный пес, коснувшись два-три раза густыми усами щек госпожи Терезы, соскочил на землю и стал приплясывать около маленького Жана, лая и взвизгивая вне себя от радости.
Все солдаты стали наперебой кричать:
— Сципион, Сципион!
Дядя увидел меня и, сидя на коне, протянул мне руку. Я схватился за его ногу, он поднял меня и поцеловал. Я почувствовал, что он плачет, — это было так трогательно! Потом он передал меня госпоже Терезе — она помогла мне перебраться в тележку, повторяя:
— Здравствуй же, Фрицель!
Она сияла от счастья и со слезами на глазах целовала меня.
И почти тотчас же явились Кротолов с Коффелем. Они пожимали руку дяде. Вслед за ними появились и другие жители селения. Они смешались с солдатами, которые позволили им торжественно нести походные мешки и ружья. Встречным женщинам солдаты кричали:
— Эй, бабуся, сюда!.. Эй, красавица, сюда!
Все братались — это было истинное единение людей, но всех счастливей были мы с Жаном.
— Обними же маленького Жана! — крикнул мне дядя.
— Обними Фрицеля! — сказала брату госпожа Тереза.
И мы с ним обнялись, в восхищении глядя друг на друга.
— Он мне нравится, какой славный! — воскликнул маленький Жан.
— И ты тоже мне нравишься, — сказал я и был горд тем, что мог ответить ему по-французски.
Мы шагали, взявшись за руки, а дядя и госпожа Тереза обменивались улыбками.
Командир тоже протянул мне руку, говоря:
— Эй, доктор Вагнер, вот и ваш защитник! Здоров ли, храбрец?
— Да, командир.
— Ну, в добрый час!
Так вот мы и добрались до первых домов селения. Тут все остановились, чтобы навести порядок; маленький Жан прицепил свой барабан к бедру, а командир приказал:
— Шагом марш, вперед!
Забили барабаны.
Мы все пошли вниз по главной улице, шагая в ногу, радуясь, что так парадно входим в селение. Старики и старухи, не выходившие из дому, стояли у окон и смотрели на дядю Якоба, который степенно ехал позади командира, между своими двумя помощниками. Папаша Шмитт стоял у дверей старой хижины — издали виднелась его высокая сгорбленная фигура. Он приосанился и смотрел на нас блестящими глазами.
На Родниковой площади командир крикнул:
— Стой!
Все разошлись кто куда, поставив ружья в ко́зла. Каждый житель хотел принять у себя солдата, каждый хотел отпраздновать победу неделимой республики. Но эти весельчаки французы предпочитали те семьи, где были красивые женщины.
Командир пошел с нами. Старая Лизбета уже стояла в дверях, воздев руки к нему, и кричала:
— Ах, госпожа Тереза!.. Ах, господин доктор!
Вновь раздались радостные крики, вновь начались объятия. И вот мы вошли в дом. Начался пир горой: ветчину, колбасы, жаркое запивали белым вином и старым бургундским. Тут были Коффель, Кротолов, командир, дядя, госпожа Тереза, маленький Жан и я. Представьте сами, какие были яства, какие аппетиты, какое веселье!