Утром мы снова прочесывали склон хребта. А нарушитель пришел сам: когда мы вернулись, он сидел у избушки, курил сигареты «Кэмел», щелкал дорогим итальянским фотоаппаратом. Высокий и, видимо, сильный, симпатичный, с копной пшеничных волос и полным боекомплектом зубов.
— Да, я нарушитель, документов нет. И штраф с меня не возьмете, поскольку безработный, да…
— Кажется, мы уже встречались — на Сибирёвском прииске, — сказал Яков. — Тогда я записал ваши данные и предупредил. Сейчас вызовем вертолет, и полет будете оплачивать сами.
Паспорт сразу же нашелся. Человек бывал в Якутии, в Забайкалье, на Приполярном Урале. Живет в Екатеринбурге. Утверждает, что занимается заготовкой шкур крупного рогатого скота. И свои дела откровенно называет «шкурными». Все это весьма сомнительно — при наличии геологического образования и подробного знакомства с минералогической картой. Вогулов снисходительно называет «мансюками» и «индейцами».
Пока Яков выходил на связь, мы отошли в сторону. Анатолий К. спросил о зарплате журналистов и покачал головой: «Если я имею меньше двух миллионов в месяц, то уже думаю, как концы с концами свести».
Он хорошо знает, как надо работать в заповеднике: лучше летать на небольшом вертолете, чтобы на головы «падать с верхушек деревьев», а со стороны Свердловской области поставить кордон, чтобы люди могли приходить и покупать пропуска. Правильно говорит. И еще, наверное, знает, что денег на это у заповедника нет.
Перед отъездом я разговаривал с Рафаэлем Камильевичем Идрисовым, директором заповедной территории. Он окончил лесной техникум, лесохозяйственный институт и биологический факультет Алма-Атинского университета. Имеет пятнадцатилетний опыт работы на охраняемых землях. И сразу чувствуется, что человек этот — на своем месте.
— В нынешнем году сумма финансирования заповедника составила всего пятнадцать процентов от той, которая нам необходима. Едва-едва хватает на зарплату сотрудникам. В настоящее время начинаем прокладывать экологические тропы, экскурсионные маршруты. Сейчас хочу пробить лицензионный лов рыбы — на удочку. Ведь было время, на Вишере и притоках добывали до восьмисот центнеров рыбы в год. А кто не хочет подышать кедровым воздухом, попить хрустальной водички, подзарядиться горной энергетикой?
Это верно сказал Рафаэль Камильевич. Когда на следующий день мы с Югриновым достигли стоянки «Урочище Ольховское» и перед сном вышли из избы подышать ночным воздухом, тогда открылась перед нами та самая бездна: «звездам числа нет, бездне — дна».
— В Карпатах бывал, в Саянах, на Кавказские горы поднимался, а такого не видел, — произнес Яков, разглядывая звезды и созвездия, между которыми, казалось, иголку трудно просунуть: Большая Медведица, Кассиопея…
«Звездный ветер с Альдебарана…» — вспомнилась строчка поэта Владислава Дрожащих.
Как оказалось, в эту ночь звездное небо над Тулымским хребтом наблюдал еще один человек. На следующий день он оставил рюкзак на крыльце и вошел в избу. «Бахтияров!» — сразу догадался я. «Алексей», — представился он.
Гогуличи, вогуличи, вогулы — манси, одним словом. На карте пятидесятилетней давности стоит знак «Чум Бахтиярова». Известное семейство. В личном стаде семьи было сорок оленей. В лучшие годы доходило до ста. Часть вырезали волки, часть погибла от копытки — неизлечимой болезни, когда начинают гноиться пораненные о камни ноги животных.
У Алексея Бахтиярова печальная железная улыбка — вставная. Он семь лет проработал лесником, два года — на метеостанции (в заповедной территории). Кочует с семьей по горной тундре, пасет стадо. Трое детей учатся в поселке Полуночное за Уральским хребтом.
Бахтияров принес к обеду хариусов (вогулам, как местным жителям, разрешается здесь рыбачить и охотиться). Ночь он провел у речки, в полутора километрах от избы: «лежал у костра, смотрел на звезды, как спутники туда-сюда летают». Рюкзак у Алексея — станок, удочка — телескопическая, винтовка.