Не знаю, что имеет Бурцев. N. пишет, что Бурцев припас какой-то ультра-сенсационный материал, который пока держит в тайне, рассчитывая поразить суд, - но то, что я знаю, действительно не выдерживает никакой критики, и всякий нормальный ум должен крикнуть: - "Купайся сам в грязи, но не пачкай других". Я думаю, что все, что он держит в тайне, не лучшего достоинства. Кроме лжи и подделки быть не может. Потому, мне кажется, суд, может быть, и сумеет положить конец этой грязной клевете. По крайней мере, если Бурцев и будет кричать, то он останется единственным маниаком. Я надеюсь, что авторитет известных лиц будет для остальных известным образом удерживающим моментом. Если суда не будет - разговоры не уменьшатся, а увеличатся, а почва для них имеется: ведь биографии моей многие не знают. Ты говоришь: делами надо отвечать, работой... Теперь мне представляется, что заявление твое и N. все-таки не заставит молчать. Они слепые, будут говорить, а разве Вера Николаевна не работала с Дегаевым?
Конечно, мы унизились, - идя в суд с Бурцевым. Это недостойно нас, как организации. Но все приняло такие размеры, что приходится унизиться. Мне кажется, что молчать нельзя, - ты забываешь размеры огласки. Но если вы там найдете возможным наплевать, то готов плюнуть и я вместе с вами, если это уже не поздно, Я уверен, что товарищи пойдут до конца в защите чести товарища, а потому я готов и отступиться от своего мнения и отказаться от суда. Поговори с Я. Если хочешь, прочти ему и это письмо...
Прости, что написал тебе столь много и, вероятно, ты все это и сам знаешь и думал обо всем. Мне хотелось только не присутствовать во время этой процедуры. Я чувствую, что это меня совсем разобьет. Старайся, насколько возможно, меня избавить от этого. Пересылаю и письмо. Обнимаю и целую тебя крепко. Твой Иван. Пиши, только не заказным".
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
Известный французский социалист Жан Лонге в сотрудничестве с русским эмигрантом Георгием Зильбером выпустил в 1909 г. небольшую книгу "Террористы и провокаторы", яростно разоблачавшую махинации царизма и очищавшую революцию от густо прилипшей к ней грязи. Под заголовком "Азеф" книжка была переведена на все европейские языки. Лишь на русском она появиться не могла.
В эмиграции Зильбер переработал первоначальную брошюру в настоящую книгу, уже на русском языке, пользуясь всем накопившимся за это время материалом.
После революции Георгий Зильбер приехал в Россию и в начале 1918 года скончался в одной из московских санаториев от чахотки. Рукопись свою он поручил одному из московских друзей с просьбой напечатать ее при первой возможности.
Ныне, когда революция систематизирует итоги своего прошлого, мы считаем обнародование труда Зильбера вполне своевременным.
...........................................................................
...........................................................................
......
Предлагаемая книга в особых каких-либо комментариях не нуждается: она говорит сама за себя. Несмотря на то что авторы этого труда явно симпатизируют эсеровской партии, несмотря на то, что они всячески выгораживают, оправдывают ее, указывая и доказывая всю очевидную мерзость провокации, вызывая отвращение к гнусным методам и приемам царской власти, несмотря на то, что авторы всеми силами стремятся выставить эту партию в ярко-красном освещении,- труд этот представляет собой не что иное, как лишний осиновый кол в живой труп пресловутой, уже неисчислимо оскандалившей и опозорившей себя партии эсеров.
Конечно, ни одна из организаций, ни одна из партий, ни одна вообще массовая группа не может быть гарантирована от проникновения в нее ненадежных элементов всех градаций, начиная от элементов "колеблющихся" и кончая самой грязной и отвратительной формой - продажным предательством - провокацией. Правда, даже в самую спаянную и крепкую партию - большевистскую - под прямым влиянием ужасного гнета царизма неустойчивые элементы превращались в предателей и даже провокаторов; правда, они сумели просуществовать в ней некоторое время; правда и то, что они принесли большой вред революционному движению и партии. Но несомненно также, что в результате их вред был неисчислимо меньше- ибо разоблачение их укрепляло одновременно и партию,- чем вред, нанесенный провокаторами эсеровской партии.
Каждый вдумчивый читатель, ознакомившись с этой книгой, предложит себе вопрос: чем же объяснить то обстоятельство, что провокация смогла пустить такие пышные и глубокие корни, расцвести таким ядовитым цветком в такой именно партии, какой являлась партия эсеров? Почему именно партия эсеров, партия террористов должна была дать тот питательный материал, ту среду, благоприятствующие развитию таких элементов? И чем, наконец, по существу отличается эта партия от других организаций, в результате чего в ней совершенно беспрепятственно, успешно и даже нагло могли действовать провокаторы, не будучи разоблачены в течение столь длительного промежутка времени?
Ответ, естественно, приходится искать в самой сущности, в самой идеологии, а вслед за тем и в самом качественном, классовом составе эсеровской партии, воспитавшей, взлелеявшей и давшей жизненные соки целой плеяде гнусных личностей.
Уже в 1902 году Ленин так характеризует эсеровскую партию: "Против учения Маркса о единственном действительно революционном классе современного общества, эсеры выдвигают троицу: интеллигенция, пролетариат и крестьянство, обнаруживая этим безнадежную путаницу понятий". И дальше: "Направления, выражающие только традиционную неустойчивость воззрения промежуточных и неопределенных слоев интеллигенции, стараются заменить сближение с определенными классами, тем более шумным выступлением, чем громче гремят события. "Шумим, братец, шумим",- таков лозунг многих революционно настроенных личностей, увлеченных вихрем событий и не имеющих ни теоретических, ни социальных устоев.
К таким "шумным" направлениям принадлежат и социалисты-революционеры, физиономия которых вырисовывется все яснее и яснее. И пора уже пролетариату внимательно присмотреться к этой физиономии, отдать себе точный ответ в том, что представляют из себя в действительности люди, которые тем настойчивее ищут его дружбы, чем ощутительнее становится для них невозможность существовать, как особому направлению, без тесного сближения с действительно революционным общественным классом".
Вот эта-то оторванность от действительно революционного класса как нельзя лучше характеризует беспринципность и беспомощность эсеров, которые "только и делали, что колебались между буржуазией и пролетариатом и никогда не смогли занять правильной позиции; и точно иллюстрировали положение Маркса о том, что мелкая буржуазия ни на какую самостоятельную позицию в коренных битвах не способна"1. На протяжении всего своего бесславного существования эсеровская партия доказала, что это вечное сидение между двух стульев есть явление непреходящего характера, а явление перманентное, коренящееся в мещанствующем и интеллигентствующем ее составе. Тот мостик от буржуазии к пролетариату, который хотели создать эсеры, эта пресловутая "демократия", вполне очевидно, не могли иметь под собой каких бы то ни было реальных основ и являлись только фикцией, ибо при таком внеклассовом подходе, при непонимании массового движения, когда "руководители отстали от массы, революционные организации оказались недоросшими до революционной активности пролетариата, неспособными идти впереди и руководить массами"2, не могло быть и речи о создании какой бы то ни было жизненной реальной программы и выработке цельного революционного мировоззрения. То, что единственной "надеждой" революции есть "толпа", что бороться может единственно революционная организация, руководящая (на деле, а не на словах) этой толпой, эта азбучная истина находится вне пределов эсеровского понимания. Больше того, "главное