— Я, нана, ведь только переночевать. А харчи мне коммуна выдавать будет, — поспешил успокоить хозяйку незваный гость.
«Нана» в ответ презрительно хмыкнула, заметив, что в коммуне одна–де гольтепа собралась, что коммунарам самим пожрать нечего и что она своему Денису, черту длиннобудылому, вовек той коммуны не простит и что… Одним словом, хозяйка была настроена враждебно к вводимым новшествам, и Казбек не стал доказывать ей преимущества коллективного ведения хозяйства перед единоличным, а так как был уже поздний вечер, и он чувствовал вялость в ногах от многокилометрового перехода, попросту спросил, где ему можно расположиться.
— Ложись на нарах. Соломки подгреби в голова да сверни чекмень — вон висит на гвозде. А укроешься дерюжкой.
Отдав положенную дань ворчанию, хозяйка безо всяких переходов вдруг подобрела и весьма неожиданно спросила:
— Исть–то хочешь?
— Не–е… — замялся Казбек, снимая пиджак и сворачивая его себе под голову.
«Не–е», — передразнила его хозяйка, беря в руки рогач и просовывая в печной зев.
Борщ, которым она его угостила, был наварист и вкусен. Казбек, изрядно проголодавшийся в дороге, энергично заработал ложкой.
— Говоришь, коммунарам есть нечего, — взглянул он вопросительно на хозяйку, — а у самой щи с мясом.
— А разве я коммунарка? — встрепенулась та, задвигая чугун на прежнее место. — Я, слава богу, еще с ума не спятила. Это все дурак мой старый: сам в ту коммунию вляпался, как черт в вершу, и девку с собой прихватил. Не божье это дело — коммуна: соблазн один.
— Какой же соблазн? — возразил Казбек. — Сообща работают, сообща едят — все по–братски, и радость и беда.
— И–и… — негодующе взмахнула хозяйка тощим кулаком. — Какая там радость? Собрались в одну кучу иногородние да самые что ни на есть захудалые казачишки навроде нашего Хархаля да Анисьи Колотовой и думают, что будет им сыпаться в подол манна небесная. Ты бы поглядел, какая у них там общежития — со смеху помереть можно…
— Так это же временно, — возразил Казбек, — так сказать, на первых порах.
— Вот–вот, и мой Денис так гутарит, — подхватила хозяйка, не спеша прервать наболевший разговор. — Будут, дескать, у нас и дома, и школа, и даже собственная больница.
— Конечно, будут.
— Гля, и этот туда же, — поджала хозяйка тонкие губы. — Должно быть, тоже его наслушался.
— Кого?
— Да председателя ихнего Тихона Евсеича. Не жилось ему в Моздоке при хорошей должности, решил коммуну организовать. Он об энтой коммуне нашим казакам еще в восемнадцатом годе все уши прожужжал. Бывало, соберутся в хату Кондрат с Недомерком да с дедом Хархалем, а он им кажон раз одно и тоже: бу–бу–бу… Вот и добубнились. Один только Кондрат умным оказался. Слушать–то слушал, а сам, время пришло, не в коммуну, а на хутора подался. Давай–ка, парень, спать, а то мне взавтри рано вставать — хлебы печь надумала, — предложила вдруг хозяйка и, все так же кряхтя, полезла на печь.
Казбек тоже улегся на отведенное ему место, но сразу не уснул, в думах своих переживая на все лады завтрашнюю встречу в коммуне с Дорькой. Сколько лет прошло, а он все никак не может забыть, как купались с ней в котлубани–болоте. Какая она стала, эта смелая и щедрая девчонка, не пожалевшая отдать ему тогда на терском берегу половину подаренных ей кукушкой лет жизни? Как она отнесется к нему, спустя семь лет? Наверное, и думать о нем забыла.
Неожиданно ход его мыслей был прерван тарахтеньем телеги под окнами.
— Стой, холера, ну куды тебя несеть! — раздался беззлобный мужской голос. Затем душераздирающе пропели отворяемые ворота, донеслось ругательство в адрес лошади, еще раз проскрипели петли на воротах — и снова все стихло. Это приехал сам хозяин дома — Денис Невдашов. Буркнув в полутьму: «Спишь, старая?», он прошел к столу, зажег лампу с разбитым закопченным стеклом, затем снял с себя чекмень, бросил на нары облезлую, отглянцованную временем баранью шапку, высморкался на пол, шаркнул по тому месту сыромятным мачем и после этого непосредственно обратился к супруге:
— Кто это у нас на нарах разлегся?
— Из Моздоку парнишка, Макар прислал.
— А… — протянул, как бы догадываясь, Денис, — мабудь, электричество в коммуну проводить — надысь в сельсовете гутарили.
— Господи! Защити и помилуй. Царица небесная! — заохала с печи супруга. — Неужто он? Грех–то какой…
— Ну, задымило–кадило, — пробурчал недовольно хозяин. — Им, чертям, Советская власть хотит сделать так, чтоб жить стало светлей, а они, как клопы, от свету в щель норовят. Необразованность, — подвел он в итоге и поправил на спящем парне сползшую дерюжку.