Мама постарела. Они с братом не пьют и не курят. Начали ходить в церковь. На стенах иконы. Я подарила брату Псалтирь. Они были мне так рады! На следующий день, собираясь в магазин, я не нашла в кармане денег. Неужели опять? Я громко возмутилась. И брат с мамой чуть не плача сказали: «Мы не брали твои деньги. Мы же теперь в Бога верим. Мы вот тебе решили подарить подарок: забери наш ОУО, будешь фильмы смотреть. А то мы столько у тебя когда-то перетаскали. Возьми наш подарок, а?»
Я вспомнила, что перекладывала деньги в сумку. И они действительно были там. Посмотрела на маму и брата — они стояли такие растерянные и расстроенные. Я обняла их и попросила прощения. Теперь я звоню им и собираюсь навестить снова. Хорошо, что они есть у меня. И хорошо, что я обрела их, пока не стало слишком поздно.
Предчувствия и надежды
Дыхание перехватывает от предчувствий и надежд.
Школьная жизнь. Десять лет. Такой большой период в жизни. Напрягаю память: что сохранилось, пройдя через решето воспоминаний?
Училась я легко. Особенно давались гуманитарные предметы. Мне достаточно было пробежать глазами по параграфу в учебнике истории, географии, литературы, и я уже могла отвечать у доски. Не понимала тех, кто говорил, что не выучил урок. Ведь можно бегло прочитать материал, пока учитель задаёт вопрос. Я просто не могла понять, что читать так быстро, как я, извлекать информацию из прочитанного, анализировать, делать выводы — это на самом деле трудно для большинства ребят. Поскольку мне это давалось без усилий, я не воспринимала свои способности как способности.
Школа была с углублённым изучением английского языка. Изучали язык с первого класса. Потом был ряд предметов на английском: зарубежная литература, технический перевод, спецкурсы. Английский давался мне так легко, как будто я знала его когда-то, а теперь только вспоминала. Я была победителем всевозможных конкурсов и олимпиад по языку. А также особые успехи делала в литературе. Мои сочинения зачитывали на уроках вслух и отправляли в школьный музей.
Меня почему-то постоянно выбирали то звеньевой, то старостой. И я всегда поступала так, как считала правильным. Один раз преградила дорогу всему классу, пытавшемуся сбежать с урока тихой и больной учительницы. Просто встала у двери и загородила её собой. Сейчас мне немножко смешно вспоминать об этом. Но тогда я чувствовала свою правоту и готова была её отстаивать. Во главе желающих удрать с урока был мальчик, который мне очень нравился. Точнее, я любила его на протяжении всей школьной жизни. Его тоже звали Лёшей. Но так как я была очень застенчива в отношениях с мальчиками и уже имела опыт потери, то он никогда не узнал о моей влюблённости.
Лёша подошёл ко мне, стоящей в проёме двери. Он был выше меня на голову. И я с замиранием сердца ждала, что он просто отодвинет меня в сторону. И они сбегут. А учительница потом сляжет со своим больным сердцем. И я больше не смогу его любить.
Но Лёша постоял около меня в нерешительности, а потом улыбнулся и басом сказал: «Братва, побег отменяется. Видите, староста против. Надо слушать старосту». Раздался звонок, и все пошли по местам. На меня почему-то никто не рассердился. Видимо, уже привыкли к моей «правильности».
С другой стороны, я не была ни подлизой, ни тихоней и не пыталась понравиться учителям. Так я поспорила с учителем истории, парторгом школы, по поводу исторической роли Ленина. И учительница заявила мне, что десять лет назад за мои слова меня отправили бы в места не столь отдалённые:
— Ишь, какая нашлась! Смелая слишком! Ты, кажется, в университет собиралась поступать?! Язычок-то придержи, а то я тебе аттестат-то испорчу!
Также у меня была привычка, неизжитая с годами, заступаться за тех, кого обижают. Подруга удивлённо спрашивала:
— Лен, ну что ты лезешь?! Ведь это совсем нас не касается! Откуда ты знаешь, может, этому человеку за дело попало!
— А мне одни стихи нравятся. Сейчас тебе отрывок прочитаю:
— Лен, ты идеалистка. Так нельзя. Как ты будешь жить дальше?
— Где-то я это уже слышала…
Моя смелость и застенчивость каким-то образом сочетались. Так, я стеснялась танцевать и не ходила на школьные дискотеки. А наши девчонки эти самые дискотеки ждали с нетерпением. И могла часами разговаривать о том, кто кому улыбнулся, кто кого пригласил на танец, кто в кого влюбился. Я же не понимала, как можно об этом разговаривать. Потому что своей влюблённостью в Лёшу мне ни с кем не хотелось делиться. Это было сокровенным.